Шрифт:
Антонина Николаевна слушает, кивает, иногда вставляет какое-нибудь замечание: "Люди, в сущности, очень разные, Фима, очень". Или: "В нашей юности все было не так - дружили семьями, собирались, музицировали. Играли в фанты, во флирт, да, да! Это была такая игра, очень милая и целомудренная..."
А иногда они просто молчали, каждый думал о чем-нибудь, и Лаптеву было уютно и тихо на душе, исчезло ощущение сиротства и неприкаянности, а Динка, дремавшая у ног, положив свою морду на туфли Лаптева, усиливала это ощущение прочности, надежности и покоя.
Антонина Николаевна как-то сказала Лаптеву, что в детстве у нее была такая же - ну как две капли!
– собака, первая в жизни ее собственная собака, исчезнувшая при загадочных обстоятельствах из запертого дома. Кухарка - тогда, знаете, еще были кухарки, - рыдая, клялась, что дело не обошлось без нечистой силы.
– Даже ушла от нас. Взяла расчет, - закончила Антонина Николаевна.
– А куда же все-таки девался пес?
– спросил Лаптев.
Антонина Николаевна была почти уверена, что кухарка сослепу выпустила собаку или даже продала живодерам - любила, знаете, выпить. А уволилась, испугавшись разоблачения. А может, и совесть мучила.
– Мой отец расклеил по всему городу объявления о пропаже, обещал большое вознаграждение, я ведь серьезно заболела тогда. Но никто не пришел. Это бог меня наказал, - задумчиво сказала Антонина Николаевна, за Лизу. Была у меня такая подруга, а я ее... предала. Тогда, конечно, я это так не называла, казалось - пустяки, подумаешь, детские дела. А теперь вот, когда вспоминаю... нельзя предать безнаказанно, понимаете, Фима? Нельзя, даже если тебе одиннадцать лет... Потом были другие собаки, но это уже не то. Да и жизнь пошла другая, как-то, знаете, сразу все не заладилось... Да. А Динка была моей первой любовью.
– Ее тоже звали Динкой?
– Ну конечно же! Разве я вам не говорила? Именно Динкой, а как же!
5
На работе у Лаптева тоже кое-что произошло. Во-первых, ту злосчастную конференцию внезапно отложили до февраля, и вот начальник лаборатории, вызвав Лаптева, сказал ему:
– Вы, Ефим Федосеевич, подработайте свой доклад. Время теперь есть, тема, которой вы занимаетесь, перспективная, могут получиться интересные данные. Поищите. Попробуйте, например, применить в качестве катализатора металлический натрий, этого еще никто не делал, в литературе, во всяком случае, я ничего подобного не встречал. Ни в нашей, ни в зарубежной. А вдруг, чем черт не шутит...
Нехотя Лаптев начал работать с натрием, и что-то забрезжило. Правда, пока из девяти проведенных реакций нужный результат давала одна, но и то хлеб. Значит, все дело в оптимальных условиях, это ясно. Сотрудники, по крайней мере, уже завидовали.
Во-вторых, за прошлогоднюю работу лаборатория получила большую премию. Ответственный исполнитель Мустыгин к тому времени проштрафился, и исполнитель Лаптев очень удачно купил себе импортное демисезонное пальто. Выбирать его в универмаг с Лаптевым пошел пижон и тряпичник Рыбаков, всегда знавший, что сейчас носят и что будут носить в следующем сезоне. Заодно купили с рук и зимнюю шапку, пыжик не пыжик, но что-то пушистое и, главное, Лаптеву шло.
Когда одетый, как боярин Шуйский, Лаптев на другой день явился на работу, лаборатория была потрясена.
– Девки, он же у нас интересный мужчина, - сказала главная красотка отделения Наташа Бессараб, - куда мы, дуры, глядели? Давайте все выходить замуж за Фиму.
Каждый вечер после работы Лаптев брал Динку, и Они отправлялись гулять. Шли по хозяйственным делам - в магазины, прачечную, химчистку. Лаптев медленно вышагивал по улице в своем элегантном новом пальто, собака преданно шла рядом, и попадающиеся навстречу молодые женщины отвечали на взгляды Лаптева благосклонными улыбками, а не бежали прочь, отвернувшись, точно он - витрина похоронного бюро, как довольно точно заметил тогда доктор по имени Эмиль.
Очень часто какая-нибудь девушка, кокетливо повизгивая от восторга, принималась гладить Динку, и Лаптев отлично понимал, что все это, конечно, камуфляж, собака - только предлог, чтобы привлечь его, Ефима, внимание.
Как-то, выйдя из булочной, Лаптев увидел, что перед Динкой, ждущей его у входа, сидит на корточках барышня в клетчатом пальто и длинном синем шарфе. Концом шарфа она щекочет Динке нос, а та только вежливо отворачивается. Заметив подходившего Лаптева, собака кинулась к нему, девушка подняла лицо и вдруг просияла:
– А я вас знаю!
– торжествующе объявила она, выпрямляясь.
– Это вы летом приносили нам в ателье польские туфли. Теперь поступил новый клей, так что приходите, починим.
"...Неужели все-таки гардероб играет такую роль в жизни человека?
– с интересом раздумывал Лаптев по дороге из булочной.
– Стоило приобрести эти вещи - и будьте нате: улыбки, заигрывания, взгляды. А раньше? И ведь прыщи и те куда-то подевались, вот смех!"
В последнее время Лаптев раза три или четыре звонил мистификатору Эмилю, но дозвонился один раз.