Матапаль поднял маленькую плотную руку в белой перчатке и приподнял цилиндр.

Он сказал:

— Господа! Сегодняшнее торжество, которое, в сущности, началось еще вчера гибелью Японии и несколькими сильными подземными толчками, о которых сообщалось из разных частей света, я открою небольшой официальной декларацией. С этого момента острову, на котором мы имеем честь находиться, присваивается имя величайшего писателя нашей эпохи, славного мастера и конструктора нашего быта, мистера Эрендорфа. Остров Эрендорф. Не правда ли, господа, это звучит великолепно?

— Остров Эрендорф, — не правда ли, это великолепно? — выкрикнул в сто раз усиленный голос Матапаля из рупора над входом Дворца Центра.

Гости закричали «ура».

В хрустальном зале блеснули бокалы и выстрелили пробки. Матапаль протянул руку, и в ней очутился длинный, узкий бокал. Матапаль улыбнулся частью левой щеки и кивнул Эрендорфу, который раскланивался направо и налево, как тенор, прижимая перчатки к манишке.

Когда возбуждение дам улеглось, Матапаль продолжал…

Теперь опять необходимо вернуться к Вану, который падал в океан. Великий учитель сказал, что у Вана есть свои плюсы и минусы. Он не ошибся. К минусам Вана следует отнести его страшную неудачливость. Что же касается плюсов, то у Вана был один несомненный плюс: Ван умел превосходно нырять и гениально плавать.

Вынырнув на поверхность воды и убедившись, что он жив, а также что до трапа «Юпитера» оставалось не более полумили, Ван встряхнул головой, как пудель, быстро снял апельсинные башмаки и пиджак и стремительно поплыл к кораблю, отчаянно работая руками и ногами.

— …Господа, — продолжал Матапаль, — теперь я должен сказать вам несколько слов по поводу будущего идеального капиталистического общества, которое…

В этот момент в зале произошло замешательство, и двое голых людей, синеватых и совершенно мокрых, упали на колени к ногам Матапаля. Один из них был рыжий, а у другого на груди болтались остатки крахмальной манишки.

— Мистер Матапаль! — жалобно воскликнул голый человек в манишке, стыдливо прикрывая обеими руками свою не слишком впечатляющую наготу. Мистер Матапаль, вы, вероятно, меня не узнаете. Я — Линоль… Батист Линоль, которого вы, по рассеянности, не успели захватить с собой на остров… Но я пришел… То есть, вернее, приплыл… Ах, господин Матапаль, я так несчастен… Я очень низко пал, это правда… Я даже осмелился сидеть на вашем кресле.

Батист зарыдал.

— Больше того… Я курил… ваши… па-па-па…

— …пиросы, — добавил жалобно Галифакс (ибо это был он).

— Больше того… я… это самое… требовал индейку… с каштанами… из автомата… я… я… я… даже был премьер-министром… Простите нас! О, простите нас!

Оба голых человека протянули к Матапалю голубые, горестные руки.

— Хорошо, — сказал Матапаль. — По случаю торжества я прощаю вас. Отведите этих молодых людей в питомник лакеев. Двадцать долларов в неделю, с вычетом всех выкуренных папирос и съеденных индеек. Напитки — за счет компании. Ступайте!

Голые были уведены. Дамы опять повернулись в сторону Матапаля.

— Итак, господа… — сказал Матапаль.

…А в это время Ван наконец доплыл до «Юпитера» и схватился за трап. Он отфыркался и быстро вскарабкался на палубу.

— Эй! — крикнул он матросу, который, вытянув шею над бортом, как загипнотизированный смотрел вдаль. — Эй, вы! Здесь профессор Грант?

— Идите вы к черту со своим профессором, не видите разве, что делается.

Ван бросился по лестнице вниз, как гончая собака, лопавшая на верный след, побежал по длинному корабельному коридору мимо длинного ряда дверей. Возле одной из них он услышал грозный голос Гранта:

— Пустите же, черт возьми! Я не позволю вам шутить с выдающимся ученым и членом академии! Это просто наглость!

Ван в один прыжок очутился у двери каюты.

— А, вы здесь! Наконец-то я вас поймал. Теперь вы не уйдете от меня!

Он забарабанил обоими кулаками в дверь. Изнутри послышался точно такой же стук. Это стучал разъяренный профессор.

— Пустите! — закричал Ван.

— Пустите! — закричал Грант.

И они снова принялись колотить кулаками в дверь…

— Итак, господа, — сказал Матапаль, и бокал, в который упал большой кусок штукатурки, выпал из его рук. Стены зашатались. Послышался подземный гул. Эрендорф еще раз понюхал воздух, запахший серой, и кинулся к дверям. Но, вероятно, было уже поздно. Дворец Центра треснул сверху донизу. Колонны упали на джентльменов. Затем все смешалось в одном общем крике.

— Джимми… Ты видишь… — Елена показала рукой на остров.

Джимми посмотрел и замер.

— Товарищи! — кричал Пейч в рупор. — Смотрите туда!

Матросы кинулись к бортам. Над островом поднялось облако пыли и огня.

И остров, на глазах у всех, с легким треском провалился в океан, как Мефистофель в саду Маргариты.

Синие волны океана сомкнулись над ним, и отвесное полуденное тропическое солнце заиграло на зыби нестерпимой серебряной чешуей. В то же мгновенье намагниченное железо размагнитилось. Потрясающее «ура» грянуло над эскадрой.