Шрифт:
«…Еда… Сигареты… Жилье… Марианна на курорте… Нет работы… К родителям обращаться стыдно, а главное — бессмысленно…»
Когда и где он ел в последний раз? Припомнились два куска хлеба в закусочной самообслуживания. Затем — кислые яблоки над оградой чужого сада. Найденная у дороги ванильная сушка. Зеленый помидор, обнаруженный в киоске «Союзпечати»…
Лебеди скользили по воде, как два огромных черных букета. Пища доставалась им без видимых усилий. Каждую секунду резко опускались вниз точеные маленькие головы на изогнутых шеях…
Буш думал о еде. Мысли его становились все короче:
«…Лебедь… Птица… Дичь…»
И тут зов предков отозвался в Буше легкой нервической дрожью. В глазах его загорелись отблески первобытных костров. Он замер, как сеттер на болоте, вырвавшийся из городского плена…
К десяти часам окончательно стемнеет. Изловить самоуверенную птицу будет делом минуты. Ощипанный лебедь может вполне сойти за гуся. А с целым гусем Буш не пропадет. В любой компании будет желанным гостем…
Буш преобразился. В глубине его души звучал охотничий рожок. Он чувствовал, как тверд его небритый подбородок. Доисторическая сила пробудилась в Буше…
И тут произошло чудо. На берегу появилась стареющая женщина. То есть дичь, которую Буш чуял на огромном расстоянии.
Вовек не узнают черные лебеди, кто спас им жизнь!
Женщина была стройна и прекрасна. Над головой ее кружились бабочки. Голубое воздушное платье касалось травы. В руках она держала книгу. Прижимала ее к груди наподобие молитвенника.
Дальнозоркий Буш легко прочитал заглавие — «Ахматова. Стихи».
Он выплюнул травинку и сильным глуховатым баритоном произнес:
Они летят, они еще в дороге, Слова освобожденья и любви, А я уже в божественной тревоге, И холоднее льда уста мои…Женщина замедлила шаги. Прижала ладони к вискам. Книга, шелестя страницами, упала на траву.
Буш продолжал:
А дальше — свет невыносимо щедрый, Как сладкое, горячее вино… Уже душистым, раскаленным ветром Сознание мое опалено…Женщина молчала. Ее лицо выражало смятение и ужас. (Если ужас может быть пылким и радостным чувством.)
Затем, опустив глаза, женщина тихо проговорила:
Но скоро там, где жидкие березы, Прильнувши к окнам, сухо шелестят, — Венцом червонным заплетутся розы, И голоса незримо прозвучат…(У нее получилось — «говоса».)
Буш поднялся с земли.
— Вы любите Ахматову?
— Я знаю все ее стихи наизусть, — ответила женщина.
— Какое совпадение! Я тоже… А цветы? Вы любите цветы?
— Это моя свабость!.. А птицы? Что вы скажете о птицах?
Буш кинул взгляд на черных лебедей, помедлил и сказал:
Ах, чайка ли за облаком кружится, Малиновки ли носятся вокруг… О незнакомка! Я хочу быть птицей, Чтобы клевать зерно из ваших рук…— Вы поэт? — спросила женщина.
— Пишу кое-что между строк, — застенчиво ответил Буш…
День остывал. Тени лип становились длиннее. Вода утрачивала блеск. В кустах бродили сумерки.
— Хотите кофе? — предложила женщина. — Мой дом совсем близко.
— Извините, — поинтересовался Буш, — а колбасы у вас нет?
В ответ прозвучало:
— У меня есть все, что нужно одинокому сердцу…
Три недели я прожил у Буша с Галиной. Это были странные, наполненные безумием дни.
Утро начиналось с тихого, взволнованного пения. Галина мальчишеским тенором выводила:
Эх, истомилась, устала я, Ночью и днем… Только о нем…Ее возлюбленный откликался низким, простуженным баритоном:
Эх, утону ль я в Северной Двине, А может, сгину как-нибудь иначе… Страна не зарыдает обо мне, Но обо мне товарищи заплачут…Случалось, они по утрам танцевали на кухне. При этом каждый напевал что-то свое.
За чаем Галина объявляла:
— Называйте меня сегодня — Верочкой. А с завтрашнего дня — Жар-Птицей…
Днем она часто звонила по телефону. Цифры набирала произвольно. Дождавшись ответа, ласково произносила:
— Сегодня вас ожидает приятная неожиданность.
Или:
— Бойтесь дамы с вишенкой на шляпе…
Кроме того, Галина часами дрессировала прозрачного стремительного меченосца. Шептала ему, склонившись над аквариумом: