Маруся удивилась:

— Разве ты невозвращенец?

— Боже упаси! — перепугался Разудалов. — Я же член ЦК... Ну как ты?

— Как? Да все нормально. Левушка здоров...

Тут наступила маленькая пауза. Уже через секунду Разудалов говорил:

— Ах, Лева!.. Помню... Мальчик, сын... Конечно помню... Рыженький такой... Ну как он?

— Все нормально.

— В школу ходит?

— Да, конечно, ходит... В детский сад.

— Прекрасно. Ну а ты?

— Что я?

— Ты как?

— По-разному.

— Не вышла замуж?

— Нет.

— Родители здоровы?

— Это тебе лучше знать.

— Ах да, конечно... Вроде бы здоровы... Почему бы нет?.. Особенно папаша... Я их года полтора не видел...

— Я примерно столько же... А ты как?

— Я? Да ничего. Пою... Лауреат всего на свете... Язву приобрел...

— Зачем она тебе понадобилась?

— Как это?

— Да я шучу... Ты не женился?

— Нет уж. Узы Гименея, извини, не для меня. Тем более что всех интересует лишь моя сберкнижка... Кстати, что там с алиментами?

— Да ладно... Спохватился... Ты лучше скажи, мы встретимся?

И снова наступила пауза.

Проснулся Рафа. Деликатно поспешил в уборную.

А Разудалов все молчал. Затем уныло произнес:

— Я, в общем-то, не против... Знаешь что? Тут есть кафе в отеле «Рома». Называется «Мариас»...

— Это значит — «У Марии», «У Маруси».

— Потрясающее совпадение. Ты приезжай сюда к одиннадцати, завтра. Я тут сяду у окна. А вы пройдете мимо...

«Господи, — подумала Маруся, — лауреат, заслуженный артист, к тому же член всего на свете... Сына повидать боится. Это ж надо!»

— Ладно, — согласилась Муся, — я приеду.

— Угол Тридцать пятой и Седьмой. В одиннадцать.

— Договорились. Слушай...

— Ну?

— Я синий бант надену, чтобы ты меня узнал.

— Договорились... Что?.. Да я тебя отлично помню.

— Пошутить нельзя?..

— Учти, я тоже изменился.

— То есть?

— Зубы вставил...

Полдень в центре города. Горланящая пестрая толпа. Водовороты у дверей кафе и магазинов. Резкие гудки. Назойливые крики торгашей и зазывал. Дым от жаровен. Запах карамели...

Угол Тридцать пятой и Седьмой. Брезентовый навес. Распахнутые окна кафетерия при маленькой гостинице. Бумажные салфетки чуть трепещут на ветру.

За столиком — мужчина лет пятидесяти. Тщательно отглаженные брюки. Портсигар с изображением Кремля. Обшитая стеклярусом рубашка, купленная на Диленси. Низкие седеющие бакенбарды.

Он заказывает кофе. Нерешительно отодвигает в сторону меню. Валюту надо экономить.

Папиросы у него советские.

К мужчине приближается девица в униформе:

— Извините, здесь нельзя курить траву. Полиция кругом.

— Не понимаю.

— Здесь нельзя курить траву. Вы понимаете — «траву»!

Мужчина не силен в английском. Тем не менее он понимает, что курить запрещено. При том, что окружающие курят.

И мужчина, не задумываясь, тушит папиросу.

Негр в щегольской одежде гангстера или чечеточника дружески ему подмигивает. Ты, мол, не робей. Марихуана — двигатель прогресса!

Разудалов улыбается и поднимает чашку. Налицо единство мирового пролетариата...

Стрелка приближается к одиннадцати. За стеклом универмага «Гимблс» — женщина в нарядном белом платье. Рядом мальчик с округлившейся щекой: внутри угадывается конфета. Он твердит:

— Ну мама... Ну пошли... Я пить хочу... Ну мама... Ну пошли...

Маруся видит Разудалова и думает без злобы:

«Горе ты мое! Зачем все это надо?! Ты же ископаемое. Да еще и бесполезное...»

Маруся с Левушкой решительно проходят вдоль окна. Их будущее — там, за поворотом, в равнодушной суете нью-йоркских улиц. Прошлое глядит им вслед, расплачиваясь с официанткой.

Прошлое застыло в нерешительности. Хочет их догнать. Шагает к двери. Топчется на месте.

Есть и некто третий в этой драме. За Марусей крадучись упорно следует невыспавшийся Рафаэль.

Ночной звонок смутил его и растревожил. Он боится, что проклятый русский украдет его любовь.

Он выследил Марусю. Ехал с ней в метро, закрывшись «Таймсом». Прятался за кузовом грузовика. Теперь он следует за ней упругим шагом мстителя, хозяина, ревнивца.

Черные очки его хранят весь жар манхэттенского полдня. Шляпа — тверже раскаленной крыши. Терракотовые скулы неподвижны, как борта автомашин.