«Ты сама виновата, Аня, – глотая слезы, думала она. – И мама так думает, и Ольга Сергеевна. Вообще все! Ты сама во всем виновата!»

Успокоившись лишь спустя четверть часа, она поднялась на ноги и, пошатываясь, прошла прямо в обуви и куртке в ванную. Тут она тщательно умылась, потом отчистила пятно на рукаве и сбросила сапоги на пол. Ваха был бы в ужасе, но он с ней не живет, а значит, не его дело, как она раздевается в своей, пусть и съемной, квартире.

Аня бросила куртку на пол, предварительно достав из кармана конверт. Открыла она его уже в комнате и осторожно развернула лист А4, будто ожидала увидеть внутри яд, чесоточный порошок или взрывчатку. Чего только не выдаст измученный мозг!

Но, может, было бы и лучше, если б там оказалось что-то подобное. Даже соль и пестрые перышки, которые Коля слал ей иногда еще в школе, якобы «заклятые ведьмой на любовь», не так пугали, как эти рисунки. Новый рисунок мало чем отличался от нескольких предыдущих. Когда Николай понял, что она не вернется к нему и будет жить своей жизнью? В больнице, куда его отправили по решению суда? Или позже? Аня не помнила. Но с тех пор его письма все время неуловимо менялись, и рисунки все чаще сопровождались анатомическими подробностями увечий, которые он нанесет Ане, чтобы она навсегда осталась одна. И с лица, за которое Аня перестала бояться еще лет десять назад, он перешел на тело.

Вот и в этот раз так же. Аня бездумно коснулась и скользнула пальцем по бумаге, обводя изгибы своего нарисованного тела. Недостаток художественных навыков Коля всегда компенсировал мельчайшими подробностями, и в который раз к страху и отвращению Ани примешалась досада. Если бы она тогда не пошла на поводу у окружающих, не поддалась слабости, не поверила бы, что это и есть настоящая любовь, разве сейчас ей было бы так страшно?

На рисунке разрез был изображен крест-накрест, кожа отведена в стороны аккуратными треугольничками, как на средневековых гравюрах. Как и там, жертва, то есть она, Аня, была еще жива и, казалось, сама с неудовольствием взирала на беспорядок в своих внутренностях. Ане оставалось надеяться, что и внутренности Николай срисовывал с гравюр или из анатомического справочника, а не вскрывал кого-то для этого. Все вокруг в один голос твердили, что это лишь эпатаж, и Николай физически не способен на то, чтобы реально кого-то вскрыть, даже труп, но Аня больше не верила им.

С трудом отведя взгляд от развороченного нутра, находящегося точно под ее крупной родинкой чуть ниже груди и до завитков внизу живота, Аня посмотрела на темную кляксу, которая вела от живота в сторону. На краю стекающей кляксы была тщательно вырисована матка. Аню замутило, как и этим утром, когда она вспомнила сон, и она снова коснулась живота. Кажется, Коля, словно зверь, чуял, что ее пугает больше всего. Маленькие женские хитрости не помогали преодолеть страх. Ни новая съемная квартира, ни новый парень, который, в отличие от предыдущего, не считал ее чокнутой и заочно не боялся преследующего ее психопата, ни эпиляция, благодаря которой рисунки Николая хоть немного, но стали менее точными, – ничто не помогало.

Аня иногда думала о том, чтобы удалить все родинки, а может, даже самой сделать гистерэктомию в больнице… Впрочем, обычно это означало, что пора менять таблетки, переставшие помогать, или менять дозу.

Аня вздрогнула и мотнула головой. Нет, она будет сильнее. Она даже не станет уничтожать рисунок, как бы сильно ей этого ни хотелось. Положит его к другим. Как свидетельство. В прошлый раз такие рисунки помогли ей надолго избавиться от Николая. И его родственников, которые до этого названивали, утверждая, что она портит мальчику жизнь. Впрочем, их бывшая классная руководительница Ольга Сергеевна до сих пор считала, что во всем виновата Аня, но ведь и в школу ходить ей больше не надо.

Аня разгладила рисунок, который уже успела немного смять, открыла нижний ящик стола и кинула листок туда, сунув следом и конверт. Потом открыла адресную книгу в телефоне и нашла номер, по которому не звонила уже несколько месяцев.

– Оставьте сообщение для Лебедевой Дианы Константиновны, – произнесла она, радуясь, что даже голос не дрожит. – Анна Максимовна Васятко. Да. Да, он снова прислал письмо. Да, угрозы. Нет, она просила обращаться напрямую к ней, а не к участковому. Спасибо.

Она положила трубку и прикрыла глаза, пытаясь отделаться от четкой картинки. Яркая блондинка из следственного комитета ей скорее даже нравилась. Правда, Ане казалось, что если бы она не вышла замуж несколько месяцев назад (Аня даже думала поздравить ее, но потом решила, что это будет неуместно), то превратилась бы в новую Киру Михайловну через несколько десятков лет. Любопытная, активная и внимательная к деталям, она тогда действительно сумела помочь. И вскоре быстро потеряла интерес к делам Ани. Аня не жаловалась – всегда хорошо, когда тобой перестают интересоваться следователи и криминалисты. Главное, чтобы после этого тобой не заинтересовались патологоанатомы. Но именно для этого Аня и звонила раз за разом Диане, разве нет?

Диана поймет. Она одна из немногих, кто не считал, что Аня сама виновата. Последние полгода следователь просто думала, что Аня чокнутая. Но это такие пустяки.

Игорь довольно быстро понял, что планерка проходила скорее для галочки. Ему еще предстояло разобраться, всегда ли так или это ему просто повезло. Каждый знал, что он должен делать, и на вопрос начальника бодро отвечал: «Делаю, Эмиль Владиславович», «Почти готово, Эмиль Владиславович» или «Сегодня в архиве, помню, Эмиль Владиславович». По ходу дела Игорь наконец разобрался, с кем из присутствующих он будет делить кабинет. Рыжий бородач, которому пошел бы свитер и должность сисадмина или профессия геолога, оказался Ярославом, блондинка ожидаемо ответила на вопрос, адресованный Диане, строгая брюнетка рядом оказалось той самой ее однофамилицей Марией. Игорь подумал, что он не знает никого, кому бы так не подходило имя Маша. Мария или даже Мария Александровна, и никак иначе!