Стражники прорезали поток в полном молчании. Перед ними расступались и тут же смыкались – толпа вела себя подобно воде с погружённым в неё инородным телом.

Уже входя под арку приземистого строения на противоположной стороне улицы, Эдвард сказал Ивану:

– Они все прибежали сюда, как и ты, на приманку. Вот и думай, куда тебе податься? К нам или к ним?

Иван не ответил, но Эдвард был прав, если бы…

Если бы Толкачёв и в самом деле был тем, за кого себя выдавал. Останься он в толпе, то получает возможность незаметного исчезновения, стоит только углубиться в руины на десяток шагов, равно как и новое появление в этом мире, где его никто не знает, и поинтересоваться им никому не придёт в голову. А в команде Эдварда он станет на счету и на виду. Во всяком случае, его будет знать определённый круг людей, и волей-неволей фиксировать все его действия.

Но и отмахиваться от предложения Эдварда не стоило, ибо как бы там ни было, но стражники по своему статусу всё-таки были ближе к эпицентру грядущих событий.

Было о чём подумать.

Их встречал безобразно толстый и большеголовый тип с маленькими глазками за пухлыми, будто стеганые перины, веками. Широченное лицо его лучилось беспрерывным, приклеенным навсегда смехом. Расплющенный нос, толстенные губы, ноги как тумбы. Голос подстать фигуре-тумбе: глухой, могучий и невнятный.

– Ещё один… – обратился он к Эдварду. – Ты скоро так станешь буссом и стражником одновременно. Кто там у вас? – показал на прикрытое тело.

– Фрэд, – неохотно отозвался стражник. – Ты посмотри этих. Их слегка зацепило. Но сам знаешь…

– Я-то знаю, – смеялся толстяк. – А они что у тебя, не знают, как беречься?

– Сам туда сходи! – окрысился на него индус.

– А вы тогда на что? – глазки встречавшего совсем скрылись вод веками.

– Берут, оставь его! – строго одёрнул подчинённого Эдвард. – Ему ничего не докажешь. Надо поесть и поспать. Джек, так что? – уставился он на Ивана.

– А вот что… Ты мне покажи, куда я могу придти. А я пока потолкаюсь со всеми. Иначе, за чем я сюда шёл?

Эдвард кивнул.

– Ещё один? – точно так же, как недавно об убитом, спросил толстяк.

– И что?

– Да уж слишком здоров. Весь на виду. А тащить его сюда вам придётся на себе, как Фреда, а?

– Пошёл ты со своими шутками! Пойдём, Джек, покажу.

Город

Весь день Иван ходил, слушал, смотрел. Где, проталкиваясь, а где, и подчиняясь общему потоку.

Пекта и иже с ним поработали на славу. Их призыв был услышан.

Сюда, в Лондон, устремилась неуправляемая масса людей, о судьбе которых никто не заботился. Это было скопище, где властвовал только закон сильных, а точнее, умеющих достать пищу и воду. В городе доедали последнее, подвозка продуктов была не налажена, поскольку делать это было некому. Некоторые вспоминали, что ещё месяца три назад можно было получить на пунктах раздачи небольшой, но хоть какой-то паёк. Сейчас это уже вспоминалось с трудом, а для новичков казалось неправдой.

Многие умерли, многие умирали, но город с лихвой пополнял своё население пришлыми, правдами и не правдами, добравшимися сюда, чтобы стать переселенцами из тупикового мира в иной, сработанный обещаниями Пекты.

Впрочем, никто не знал, что это за мир, куда их зовёт Пекта, как это будет происходить, но все, кто поверил в обречённость окружающего бытия и в гений Пекты, пришли и заполнили улицы и площади. Но при этом никому не было известно, где этот Пекта обитает, чего, собственно, и добивался узнать Иван, ибо, где Пекта, там и Напель.

Он всё ещё тешил себя мыслью, что все его потуги проникновения в перливый мир и поиски истоков временного канала, создаваемого в этом мире Пектой, продиктованы одним желанием – увидеть Напель. Но, как он ни старался сам себя в этом убедить, особого стремления к встрече с Напель, которая ещё не знает его, не ощущал. К тому же на её образ навязчиво наложились другие: обаятельная и ненасытная в любви Ил-Лайда и знойная Зизма.

Им сейчас, практически, двигал лишь интерес к происходящему, сам перливый мир, который, судя по руинам зданий, облика людей, культуры и – да по всему, совсем недавно ничем не отличался от уклада жизни, пусть заграничной, но знакомой Ивану по фильмам, книгам и телепередачам с детства.

Ему хотелось узнать, почему ходоки и даже аппаратчики, так бояться перлей. Говоря о них, Симон даже меняется в лице, а Учитель – так тот, рад-радёшенек, что сидит в его маленькой квартире… И этот прорыв из перливого мира, о котором обмолвился Сарый… Хотя сами оттуда же.

Но здесь вокруг, в Лондоне, параллельно существующем с тем, настоящим, откуда пришёл Иван, на его широких и узких улицах, в скверах, он видел лишь обыкновенных людей, обывателей, испуганных обстоятельствами, а также теми, кто решил, что раз всё рушиться и идёт к концу, погреть на этом руки. Однако о бандитах, мародёрах, любителях пострелять по живым целям в толпе не упоминали, о них не говорили и, вообще, не обсуждали эту тему. В ней жили ожиданием: когда же?

Когда же их уведут от этого кошмара подальше?

И решали насущное: где достать еду?

О первом они говорили с воспламенённым, почти безумным, взглядом, а о втором – с потухшим, как о безнадёжном деле.

К вечеру усталый и голодный (еду, что была им взята в дорогу, он отдал какой-то группке болезненного вида детей), Иван вышел к реке. Его привлекло сюда отсутствие скопища людей, что затопили весь город, и превратили его в переполненную ими чашу.

Парапет каменной набережной за день прогрелся под скудными осенними лучами солнца, на нём было приятно сидеть.