– Клеф, - сказал он твердо, - я знаю эту песню. Я знаю, в каком году она была новинкой.

Она медленно подняла веки; ее взгляд был затуманен напитком. Вряд ли его слова дошли до ее сознания. Целую минуту она смотрела на него остановившимся взглядом, затем вытянула перед собой руку в голубом пуховом рукаве, распрямила смуглые от загара пальцы и потянулась к Оливеру, засмеявшись низким, грудным смехом.

"Как сладко нам вдвоем", - сказала она.

Он медленно пересек комнату и взял ее за руку, ощутив теплое пожатие пальцев. Она заставила его опуститься на колени у шезлонга, тихо засмеялась, закрыла глаза и приблизила лицо к его губам.

Их поцелуй был горячим и долгим. Он ощутил аромат чая в ее дыхании, ему передалось ее опьянение. Но он вздрогнул, когда кольцо ее рук вдруг распалось и он почувствовал на щеке учащенное дыхание. По лицу ее покатились слезы, она всхлипнула.

Он отстранился и с удивлением посмотрел на нее. Она всхлипнула еще раз, перевела дыхание и тяжело вздохнула.

– Ах, Оливер, Оливер...
– Затем покачала головой и высвободилась, отвернувшись, чтобы спрятать лицо.
– Я... мне очень жаль, - сказала она прерывающимся голосом. Пожалуйста, простите меня. Это не имеет значения... я знаю, что не имеет... и все-таки...

– Что случилось? Что не имеет значения?

– Ничего... Ничего... Пожалуйста, забудьте об этом. Ровным счетом ничего.

Она взяла со стола носовой платок, высморкалась и лучезарно улыбнулась ему сквозь слезы.

Внезапно им овладел гнев. Хватит с него всех этих уловок и таинственных недомолвок! Он грубо сказал:

– Вы что, и в самом деле считаете меня таким дурачком? Теперь я знаю вполне достаточно, чтобы...

– Оливер, я прошу вас!
– она поднесла ему свою чашку, над которой вился душистый дымок.
– Прошу вас, не надо больше вопросов. Эйфория - вот что вам нужно, Оливер. Эйфория, а не ответы.

– Какой был год, когда вы услышали в Кентербери эту песенку?
– потребовал он, отстраняя чашку.

Слезы блестели у нее на ресницах. Она прищурилась:

– Ну... а сами вы как думаете?

– Я знаю, - мрачно ответил Оливер.
– Я знаю, в каком году все пели эту песенку. Я знаю, что вы только что побывали в Кентербери, муж Холлайа проболтался об этом. Сейчас у нас май, но в Кентербери была осень, и вы только что там побывали, поэтому и песенка, что вы там слышали, все еще у вас в голове. Эту песенку пел Чосеров Продавец индульгенций где-то в конце четырнадцатого века. Вы встречали Чосера, Клеф? Какой была Англия в то далекое время?

С минуту Клеф молча смотрела ему прямо в глаза. Затем плечи ее опустились и вся она как-то покорно сникла под своим одеянием.

– Какая же я дурочка, - спокойно сказала она.
– Должно быть, меня легко было поймать. Вы и вправду верите тому, что сказали?

Оливер кивнул.

Она продолжала тихим голосом:

– Немногие способны поверить в это. Таково одно из правил, которыми мы руководствуемся, когда путешествуем. Нам не грозит серьезное разоблачение - ведь до того, как Путешествие Во Времени было открыто, люди в него просто не верили.

Ощущение пустоты под ложечкой резко усилилось. На какой-то миг время показалось Оливеру бездонным колодцем, а Вселенная потеряла устойчивость. Он почувствовал тошноту, почувствовал себя нагим и беспомощным. В ушах звенело, комната плыла перед глазами.

Ведь он сомневался - по крайней мере до этой минуты. Он ждал от нее какого- нибудь разумного объяснения, способного привести его дикие догадки и подозрения в некую стройную систему, которую можно хотя бы принять на веру. Но только не этого!

Клеф осушила глаза светло-синим платочком и робко улыбнулась.

– Я понимаю, - сказала она.
– -Примириться с этим, должно быть, страшно трудно. Все ваши представления оказываются вывернутыми наизнанку... Мы, разумеется, привыкли к этому с детства, но для вас... Вот, выпейте, Оливер! Эйфориак даст вам облегчение.

Он взял чашку - ободок все еще хранил бледные следы ее помады - и начал пить. Напиток волнами поднимался к голове, вызывая сладкое головокружение, - мозг словно слегка перемещался в черепной коробке, - изменяя его взгляд на вещи, а заодно и понятие о ценностях.

Ему становилось лучше. Пустота начала понемногу наполняться, ненадолго вернулась уверенность в себе, на душе потеплело, и он уже не был больше песчинкой в водовороте неустойчивого времени.

– На самом деле все очень просто, - говорила Клеф. Мы... путешествуем. Наше время не так уж страшно удалено от вашего. Нет. Насколько - этого я не имею права говорить. Но мы еще помним ваши песни, и ваших поэтов, и кое-кого из великих актеров вашего времени. У нас очень много досуга, а занимаемся мы тем, что развиваем искусство удовольствий.