Эви послушно потянула майку через голову, выгибаясь, чтоб ему было удобнее снимать с нее узкие штаны. Застежка лифчика была спереди, чашечки отщелкнулись, выпуская грудь на волю. Прямо в его руки.

— Круто, — оценил он, сжимая нежную кожу до синяков, — и не скажешь так сразу.

Нагнулся, лизнул сосок, Эви закусила губу, чтоб не разрыдаться в голос.

Похоже, он настроен поиграть.

Господи, помоги…

Его голая грудь была невероятно горячей. И твердой. Как и его руки. Бесстыдные и настойчивые, казалось, он ощупал каждый сантиметр ее тела, словно оценивая свое приобретение тактильно.

Эви не сопротивлялась. Как мантру, повторяла в голове, что надо расслабиться, надо успокоиться… Но не расслаблялось. Не успокаивалось.

Она еле сдерживалась, чтоб не начать отбиваться от него с диким визгом.

А он, похоже, и не замечал ничего, полностью увлеченный своей игрой.

Сунул пальцы ей в рот, провел по промежности, заставляя неосознанно дрогнуть и выгнуться.

Что-то хрипло бормотал. То ли успокаивал ее, то ли наоборот, заводил…

Раздвинул ноги, потянулся, закрыл поцелуем рот. Толкнулся всем телом. В неё.

Эви знала, что первый раз больно, говорили подруги.

Но не так! Не настолько!

Она взвизгнула ему в губы, попыталась, исключительно на инстинктах, оттолкнуть, но он даже не заметил, выдохнул шумно и качнулся в ней, добавляя боли, усиливая ее.

Эви закрыла глаза, закусила губу, отвернулась, не замечая, что плачет, стараясь сдержаться, не закричать в голос.

Она не могла даже пальцы сжать, загнать ногти в ладони, чтоб купировать одну боль другой, потому что он прижал обе ее руки к покрывалу поверх головы, обволакивая, как паук, свою жертву, не давая пошевелиться.

Его движения внутри нее, сильные и резкие, заставляли мучительно выгибать спину, запрокидывать голову, стараясь избежать требовательных поцелуев.

Эви не могла потом посчитать, сколько по времени длилось насилие, минуты растягивались, как резиновые.

И молить о том, чтоб все завершилось побыстрее, было бессмысленно. Оставалось только терпеть.

Мужчина, чьего имени она даже не спросила, шумно дышал ей в шею, прихватывал зубами тонкую кожу, оставлял следы на запястьях и бедрах железными пальцами.

Девочки в интернете писали, что секс — это приятно.

Эви еще тогда подозревала, что они преувеличивают, теперь же окончательно уверилась, что ей врали.

Секс — это больно, противно, унизительно. Страшно.

Мужчина внезапно ускорился, выругался грязно и остановился, уткнувшись ей в шею губами.

Все? Это все?

Эви лежала тихо, не решаясь шевелиться, он все еще был в ней, и девушка опасалась, что это только временная передышка.

Господи, пусть это будет все!

Она не вынесет больше. Просто не вынесет.

Мужчина выдохнул, пошевелился и освободил ее, перекатившись рядом на бок.

— Закурить мне дай.

Эви осторожно свела ноги, повернулась на бок, села, тихо заскулив от боли в промежности.

— А ну стой!

Она замерла. Что? Что такое? Опять?

— Иди сюда.

Мужчина рывком сел на кровати, дернул ее к себе. Тут Эви все-таки не удержалась и вскрикнула.

Он провел пальцами по ее бедрам, уставился на красные пятна.

— Это че? У тебя месячные что ли?

Эви молчала, глотая слезы, изо всех сил сдерживая дрожащие губы.

Мужчина притянул ее к себе, заглянул в полные муки глаза.

— Бля… А чего молчала?

— А это бы что-то изменило?

Эви не пыталась вырваться, стояла спокойно, отвернувшись.

— Тебе сколько лет?

— Раньше надо было спрашивать… Двадцать.

— И целка? Бля… Двадцать первый век. Конец света. Мертвяки гнилые ползают. И мне свезло на целку. Убиться можно. Мерл будет ржать до боли в брюхе…

Бормоча что-то невразумительное, мужчина встал, как был, голый, пошагал за сигаретами. Подхватил по пути штаны, натянул, упал в кресло, прикурил.

— Вон бутылка на столе, дай мне.

Эви молча прошла к столу, отдала бутылку с коньяком.

— Там футболки в шкафу, надень на себя хоть что-то. — Приказал мужчина, смерив ее внимательным взглядом, — а то на второй заход пойдем. Мне так-то похер, что ты целка. Была. Просто если бы предупредила, я бы поосторожнее был.

— Пожалел бы? — не удержалась Эви, чувствуя, как затапливает злость. Откат, похоже, после стресса. — Добрый?