А просто так, чтоб перепихнуться и забыть, кто ж ему даст?

А по-другому, ну его нахер. Дерил вообще не хотел ни к кому привязываться и не хотел, чтоб привязывались к нему. По крайней мере, так. То, что происходило до того, как Губернатор напал на них, было, в принципе, приятно, и ему даже нравилось такое внимание к себе. И какое-то время казалось, что жизнь для разнообразия повернулась к нему если не лицом, то уж по крайней мере, не жопой.

Но это, само собой, было временное явление.

И вот теперь он закономерно оказался там, где ему самое место — в говне. А после смерти попадет туда, куда попадают все братоубийцы. Дерил напрягся, вспоминая, о каком круге ада идет речь, Мерл чего-то такое ему говорил… Типа, в тюряге прочитал. Но так и не вспомнил, расстроился, глотнул еще виски и встал, чтоб проверить, как там девка.

Бет лежала, скукожившись под одеялом, и буквально тряслась от холода.

Дерил поспешно пощупал лоб. Так и есть, горячая опять. Вот че делать? Опять обтирать? Так нельзя же так часто.

Надо согреть и расслабить. А как? Еще одно одеяло? Так не помогает совсем.

Дерил вспомнил, как мать в его далеком детстве один раз легла с ним в кровать, грея своим телом. Он тогда болел. Наверно, единственный раз в жизни. Температурил. А она легла, укрылась с ним под одеялом и рассказывала что-то хриплым прокуренным шепотом. Он не запомнил, что. Зато помнил, как было клево ему, как расслабилось тело, как уснул. А утром проснулся совершенно мокрый от пота и здоровый.

Дерил откинул одеяло, быстро снял рубашку и лег рядом с Бет.

Осторожно прижал к себе, разворачивая. Погладил, забормотал что-то, сам не понимая, что.

Бет сначала недовольно ерзнула, пытаясь вырваться, но затем вздохнула и прижалась к его груди, потерлась, как котенок, лбом, находя удобное положение.

Дерил осторожно подвинул ее ближе, неловко повернулся, радуясь, что не снял джинсы, и хоть как-то унимает стояк. Вот ведь проклятие! Похоже, он маньяк. Ну не может нормальный человек, обнимая больную девушку, представлять в красках, как он ее трахает! Это, бля, болезнь! Может, надо было хоть разок трахнуть кого-нибудь из вешающихся на него баб из Вудберри?

Понятное дело, что лезли они к нему с прицелом на более-менее безбедное и сытое будущее, не просто так, и оно вроде как нахер не надо. Зато сейчас было бы легче.

Бет, горячая и сухая, дышала тяжело, с присвистом, обнимала его за шею тонкими руками, прижималась мягкой грудью, с каждой секундой все больше превращая эту нереально длинную ночь в адскую сковородку.

Дерил неосознанно гладил узкую спину, прогибал поясницу, придавливая сильнее, вдыхал запах кожи, дурея, сходя с ума, до боли кусая губы, чтоб хоть так отрезвить башку.

А потом заметил по изменившемуся дыханию, что Бет не спит. Открыл глаза и замер.

Бет смотрела на него без давешней болезненной поволоки в зрачках, пристально и строго. Дерил, испугавшись, дернулся, чтоб зажать ей рот, если заорет от испуга, и судорожно искал слова, чтоб нормально объяснить эту бредовую ситуевину, но Бет оборвала его потуги:

— Ты будешь меня целовать, Диксон? — тихо и серьезно спросила она, заставив Дерила, и так не особо нашедшего, что сказать, вообще онеметь.

Он даже не понял сначала, что она произнесла, а потом, когда понял, не поверил, решив, что это он окончательно башкой двинулся.

Бет понаблюдала за оторопелым выражением на обычно малоэмоциональном лице, а затем вздохнула:

— Ну ладно. Я сама тогда.

И прижалась к его губам.

Дерил окончательно впал в ступор, ощущая поднимающийся в груди ужас, какой бывает у человека, еще нормального, но понимающего, что с минуты на минуту он сойдет с ума, полностью свихнется.

Потому что явно того, что происходило, не могло быть в реальности. Просто не могло. Бет Грин не могла целовать Дерила Диксона. Сама. Никогда. Ни за что.

А значит, он если еще не сошел с ума, то вот-вот…

Тут Бет со стоном прижалась еще сильнее, потерлась о него грудью, лизнула нижнюю губу, пытаясь проникнуть в рот.

И Дерил решил, что, даже если он и свихнулся, оно того стоит.

Сжал ее сильнее, так, что чуть косточки не хрустнули, и разомкнул губы, сначала впуская юркий острый язычок, а затем сам проявляя инициативу и напор.

Бет, внезапно оказавшаяся на спине, прижатая тяжелым телом, взвизгнула от неожиданности и обхватила его талию ногами, словно обезьянка ствол дерева, уже не проявляя инициативы, а просто поддаваясь его силе и жадности, только и успевая, что отвечать на беспорядочные жаркие поцелуи, от которых и без того немаленькая температура тела, кажется, подскочила еще больше. И горячее ее в тот момент был только сам Диксон. Потому что обжигал буквально, потому что под его пальцами кожа плавилась, потому что от его поцелуев ожоги оставались.