Шрифт:
– Я вашего комитета не признаю!
– кричал железнодорожник.
– У нас есть свой комитет! Я повинуюсь только Исполнительному Комитету железнодорожников...
Светлоголовый молча слушал его, оглядывая исподлобья всех собравшихся в комнате.
– Я - комиссар Военно-Революционного Комитета, - медленно и упрямо сказал он, когда железнодорожник, стукнув кулаком по столу, кончил свою речь, - Военно-Революционный Комитет ничего не требует от вас, кроме прямого исполнения ваших обязанностей.
– Я сам знаю мои обязанности! Я знать не хочу никакого Военно-Революционного Комитета! Я отказываюсь исполнять ваши приказания. Если бы даже вы притащили с собой целый полк солдат...
– А вы думаете, что я пришел сюда один?
– флегматично спросил светлоголовый солдат, указывая рукой в окно.
Все обернулись. Седоусый железнодорожник ахнул и подбежал к окну: на всем протяжении платформы стояли патрули.
– Вокзал занят войсками Военно-Революционного Комитета, - спокойным голосом объяснил солдат.
– Да чорт возьми, что это за комитет такой?
– пробормотал кто-то над самым ухом Шахова.
Он обернулся и увидел костлявого чиновника, ехавшего вместе с ним в соседнем купе.
– Не знаю, я только-что приехал, - сказал он, забывая о том, что это должно быть известно чиновнику - нужно полагать, что в городе...
– Что?
– Не знаю... восстание.
– Восстание!
– вдруг подумал он с неожиданной силой.
Толпа снова оттеснила его; он пересек вокзал и вышел на площадь.
Резкий ветер хлестнул в лицо и откатился.
Площадь была почти пуста - кроме патрулей, стоявших на углах у Невского и Гончарной, ничто не указывало на то, что в городе начинается восстание.
Он долго смотрел вдоль пустынных улиц, ожидая движения, стрельбы, криков, всего, что неизбежно, как-будто, связывалось с восстанием, с мятежом, с революцией - и ничего не увидел. Наконец, он толкнулся в двери какой-то захудалой гостиницы на Лиговке и, добравшись до номера, не разглядев даже, куда всунул его спросонья швейцар, расстелил на кровати пальто и уснул, подбросив мешок под голову.
Не прошло и двух часов, как он проснулся от короткого сухого треска: на улице стреляли.
Он подошел к окну: город показался ему сонным, пустым; был дождливый осенний день, на площади кружились вокруг памятника трамваи.
Он поднял с кровати пальто, несколько минут разглаживал на коленях измятый воротник.
Когда он вышел на улицу, шел снег, и несколько раз Шахов машинально подносил к глазам руку, на которой, слегка холодя кожу, таяли снежинки.
На Суворовском он остановился перед листовкой, наклеенной на стене. Первая же фраза этой листовки поразила его:
"К гражданам России.
"Временное правительство низложено. Государственная власть перешла в руки органа Петроградского Совета Рабочих и Солдатских Депутатов Военно-Революционного Комитета, стоящего во главе петроградского пролетариата и гарнизона.
"Дело, за которое боролся народ: немедленное предложение демократического мира, отмена помещичьей собственности на землю, рабочий контроль над производством, создание Советского правительства - это дело обеспечено"...
Он не успел дочитать; кто-то сзади положил руку на его плечо и сказал негромко:
– Документы!
Шахов обернулся: прямо перед ним, почти вплотную, стоял невысокого роста коренастый моряк с винтовкой на плече, в бушлате; он пристально смотрел Шахову в лицо чуть раскосыми глазами. За ним стояли человек пять-шесть, почти все в штатском, в кепках и пальто. Впрочем, были среди них и солдаты.
– Документы!
– весело повторил моряк.
Шахов отстегнул пальто, достал бумаги.
– Я только что с поезда, - сказал он хмуро, - я сегодня ночью приехал из Томска.
Моряк мельком пересмотрел документы и стоял несколько секунд, помахивая бумагами и поглядывая на Шахова веселыми серыми глазами.
– Читали?
– вдруг спросил он, кивнув головой на листовку.
– Да, читал... Так это правда, что Временное правительство...
Моряк вдруг помрачнел.
– А вы за кого? За правительство?
– спросил он, глядя на Шахова в упор.
Шахов отвел глаза.