— Наполеона русские победили дубиной! — громко воскликнул Скендер. — А мы этих сволочей в Бихаче доконаем партизанскими гаубицами и боснийской сливовицей.

— Эх, если бы она была! — с тоской вздохнул Лиян и, искоса взглянув на нарисованного Наполеона, вдруг отчаянно закричал, будто бросаясь на штурм вражеских укреплений: — А, была не была, давай глоток этого твоего коньяку, пусть даже я после него начну ржать, как Шушля!.. Или стихи писать!..

— Ага, значит, стихи писать это еще хуже, чем ржать, так, что ли? — удивленно спросил я. — Ну, спасибо тебе, сосед, спасибо от меня лично и от Скендера. Он-то, глядишь, еще и мог бы заржать, а я, кроме как по-козлиному, не умею.

Когда мы наконец распаковали коробку и открыли бутылку с коньяком, Лиян осторожно понюхал незнакомый напиток, потом попробовал несколько капель на язык, облизнулся и изумленно вытаращил глаза, будто увидел рогатую лошадь.

— Люди добрые, что же это такое?! — Не дожидаясь ответа, он схватил бутылку, хорошенько отхлебнул, закашлялся, еще раз хлебнул и восхищенно воскликнул: — Господи боже, благодать-то какая! Этот Наполеон, видать, не такой уж дурак был, если умел такую ракию делать! Если бы я такую каждый день пил, то, наверное, согласился бы носить на голове сорочье гнездо или же улей с пчелами, а не то что эту дурацкую треугольную шляпу. — Блестя глазами, раскрасневшийся от выпитого, Лиян обвел всех шальным взглядом и прокукарекал, как петух с плетня. — Пусть мне теперь кто-нибудь только скажет плохое слово про Наполеона, худо ему придется.

Пока мы занимались Наполеоном и французским коньяком, командир Коста разделил наш штаб на две части. С частью людей он остался на Грабеже, откуда руководил боем, а остальных направил в город поближе к бойцам и боевым действиям.

— Так у вас будет надежная связь с частями и легче будет наблюдать за боем на правом берегу Уны.

Командование Второй краинской при виде товарищей из штаба поспешило переместиться вперед:

— Раз уж штаб нам на пятки наступает, то не остается ничего другого, как дальше в город вслед за бойцами шагать. Уж если Коста не пускает нас на передовую, то не дадим и мы его штабу нам на пятки наступать.

В свою очередь штабы батальонов старались идти впереди штаба бригады и, оказавшись перед самым большим мостом, ругались:

— Командир бригады нам на пятки уже наступает, а мост все же не дает атаковать. Опередит нас Первая краинская, вот будет позор!

Всезнающие связные — Злоеутро и компания уже раструбили, что товарищ Коста послал на другой берег Уны, в Первую краинскую, своего заместителя молодого командира Славко Родича. Всем сразу стало ясно, в чем тут дело.

— Поведет Славко Первую и Третью вдоль Уны. Зададут они фашистам жару. Достанется им на орехи.

— Что? Орехи? Где орехи? — вскочил наш Джураица Ораяр, готовый сейчас же устремиться вперед. К счастью, Николетина Бурсач схватил его за ноги и в последнюю секунду успел повалить на землю, потому что в следующее мгновение над их головами прожужжала пулеметная очередь.

— Вот тебе твои орехи, бери — не хочу! Вот запихну тебя, обжору, в свой мешок, будешь там сидеть, как шкодливый кот, пока Бихач не падет.

— Ты гляди, и этот стал стишки сочинять! — изумился Йова Станивук, который, как известно, сам тайком пописывал стихи:

— Почему это как слепой? — нахмурился Бурсач.

— Так ведь слепые гусляры самые красивые песни поют, — не задумываясь, ответил Станивук.

— Хм, ты всегда найдешь что ответить. Небось тебя этот усатый кот Скендер научил.

— Вовсе не он, а твой Бранко, которого в школе чуть не каждый день мальчишки колотили за его длинный язык, так что, если бы не твои здоровенные кулачищи, как у кузнеца, туго бы ему приходилось.

— Кулачищи!.. Не каждому же быть таким красавчиком, как ты, девичий угодник.

В разгар их перепалки, когда с обеих сторон уже вовсю летели искры, с другого берега Уны донеслись звуки начавшегося жестокого боя. Оба пулеметчика прекратили свою словесную перепалку и все внимание устремили на противоположный берег реки, где разгорался жаркий бой.

— Наступают Первая и Третья! Слышишь, как закипело?

— А эти-то, за мостом, про нас, видать, и забыли вовсе. Из пулеметов-то перестали палить, небось вот-вот собираются пятки смазать.

— Ну, теперь пришел черед и Муратовой кондитерской. А то прямо как бельмо на глазу. Из-за нее ведь мы перед этим чертовым мостом застряли. Пулеметчики и гранатометчики, вперед!

— Ну уж теперь мы ни за что не остановимся, даже если где-нибудь нападем на тушеную капусту с копченым окороком в придачу! — загудел Черный Гаврило и повернул свою шапку задом наперед: — Если лоб продырявят, хоть звезда на шапке цела останется. По крайней мере видно будет, что погиб партизан.

Раз уж речь зашла о тушеной капусте, то ясно, что дело нешуточное. Когда изголодавшиеся бойцы накануне жестокого боя заводят разговор об опасностях и препятствиях, которые им предстоит преодолеть, они часто вспоминают о своих любимых блюдах. Вероятно, так получается потому, что победа над врагом означает для партизан, кроме всего прочего, и долгожданную возможность сытно пообедать и немного отдохнуть после изнурительных маршей и тяжелых боев.