— Потом можно, — почистил я платком нос Хасанчика.

— Папа, а к твоей машине можно?

— Нет-нет, ни в коем случае. Фарида, ты старшая, смотри, никому нельзя туда подходить — там напряжение. И на дорогу не выходите — вон сколько машин…

— А напряжение кусается, да, папа?

— Да-да, лает и кусается.

— Ой, я боюсь… — малыш прижимается к маме.

Когда, закончив обед, студенты спускались к стройке, подъехал на своем «газике» Усатый Ражбадин.

— Эх, директор, ты в чем-то солгал… — так обычно говорят человеку, который опаздывает к трапезе.

— В чем-то, может быть, — усмехается из-под усов грозный директор. — Но как вас здесь кормят?

— Хинкал сегодня хороший.

— Это я почувствовал еще в овраге родников, там еще уловил чесночный дух. Кто же мастер у вас варить хинкал?

— Жена Мубарака.

— Вот тебе раз! — приятно удивлен директор, под его усами так и играет довольная улыбка.

— Товарищ директор, — обращается одна из девушек с пухленьким лицом и белыми, пухленькими, с ямочками на сгибах пальцев ручонками. На одном пальчике у нее тоненькое кольцо, как пояс на талии, про себя отмечаю я. — Хинкал остался, можем угостить, очень вкусный обед! — предлагает она.

— Ну-ка, ну-ка, давайте… я давно не ел хинкала, что готовит жена Мубарака. С удовольствием поем, проголодался, — говорит Ражбадин и спускается к нам. — Добрый день!

— Добрый, добрый, — говорю я, протягивая руку.

— Вижу, тебя можно поздравить? Не только ты устроился на работу, но и Патимат сюда заманил, а?

— Девушки меня попросили, — смущенно отвешивает ему поклон Патимат, собирая у детей миски и ложки.

— Правильно сделали. А как же твой картофельный участок? — спрашивает Усатый, немало удивив меня тем, что из головы этого человека ничего не ускользало. Каждый человек и дело его у него были на учете. Во всем заметно его старание, желание и мысли свои и дела приладить ко всем.

— Вы же мимо проезжали, видели… — говорит моя жена, и голос у нее прозвучал немного неучтиво.

— Смотри, как родственница со мной разговаривает. — Он хватает в охапку детей. — Это все твои?

— А чьи же? — отвечает Патимат.

— Что ты с директором так разговариваешь? — Ражбадин был в добром настроении, иначе не потерпел бы он такого тона. И он, не желая больше связываться с Патимат, поворачивается ко мне. — Как твои дела?

— Спасибо, Ражбадин. Одно удовольствие, душа радуется.

— Ешьте на здоровье, директор.

— Спасибо, доченька, дай бог тебе счастья.

— А скажите, дядя директор, — спрашивает улыбчивая, светлая Джавхарат, — а что такое счастье?

— Счастье? — в замешательстве Ражбадин гладит усы, — честное слово, никогда не задумывался над этим, некогда было. Вот знаю, что сахар со всех сторон сладок.

— Ну, а все-таки? В чем оно выражается?

Несколько секунд Ражбадин прищуренными глазами разглядывал ее молодое и невинное личико, будто хотел на нем прочитать, с какой целью она вдруг именно его об этом спрашивает.

— Нелегкая задача, доченька, дай я поем, подумаю… хорошо?

— Хорошо, и потом мне скажете?

— Обязательно.

— А ты как думаешь, Мубарак? — спрашивает меня директор, когда девушка отошла.

— О чем?

— В чем, по-твоему, выражается счастье? Вот как это выражается у природы, я знаю, а как оно в человеческой природе, клянусь, не ведаю…

— А как в природе?

— Это каждому ясно. Цветущая земля после обильного дождя спокойно вздыхает, и из ее чистого, ничем не омраченного дыхания рождается радуга, вот это и есть, по-моему, цветок счастья… — Поев с удовольствием обед, вытирает он губы салфеткой, что передала Патимат, и встает. — Спасибо, Патимат. Домой-то ты меня не приглашаешь, так хоть здесь представилось удовольствие поесть твой хинкал…

— Приходите, будем рады… — уважительно говорит Патимат.

— Только хинкала дома у нас не найдете, — весело замечаю я.

— Почему? — говорит директор.

— Эти девушки научили ее борщ варить, и теперь дети только и просят: борщ, борщ!..

— Ах, вон оно что… Вчера Анай на обед приготовила борщ. Я подумал: как это она догадалась? Вон, оказывается, откуда дует ветер… Это хорошо, дорогой Мубарак, это добрый ветер, это свежий ветер. Раз уже люди допытываются, что такое счастье, значит оно где-то рядом, близко счастье! — сказал он и сам прислушался к своим словам, будто хотел вникнуть в их суть… Вдруг он обратился к моей жене:

— Слушай, Патимат, будь так добра, попробуй и мою Анай увлечь сюда, может быть, такая перемена немного развлечет ее. Пожалуйста! — Улыбка на лице директора погасла, уступив место задумчивости.

— Хорошо, я схожу к ней… — согласно говорит Патимат.

— Постарайся, пожалуйста. — И когда ушла Патимат, он подсаживается ко мне и говорит:

— Эх, Мубарак, нелегко мне… Что только я ни делал и ни делаю для того, чтобы пробудить в Анай добрые чувства, вернуть радость жизни… Понимаешь, тоска у нее… Ни желаний, ни стремлений… Такой вот баклажан получается.