Белкина нехотя всё же открыла глаза, хотя совсем не было желания снова окунаться в монохромный мир, в котором она чувствовала себя какой-то заметкой в газете, а не живым человеком. И уж тем более не хотелось, чтобы её имя звучало рядом с упоминанием теоретической женщины, которая должна кормить медведей.

– Да, Дан, я не сплю. Слышала всё. Тут есть магазин? Давайте заедем и купим всё на всех.

– Нет, Юль, ты совсем замёрзла, да и кроссовки разве что не квакают водой. – Дана отвернулась к водителю. – Около «Азбуки» нас высадите, а вот эту милую красотку до конца маршрута.

– Эй! – Юлька всполошилась, и остатки сна слетели с неё в один миг. – Давайте вместе! Я не поеду одна в золотую берлогу к вашему этому Царю Медведю. И что я ему скажу? Здравствуйте, я ваша… Тётя, ага. Тётя Мотя.

– Царь Медведь! – Захохотала Дана, набирая что-то в телефоне. – Так ему и скажу. Ой, не парься, я его предупредила, что ты сейчас приедешь, а мы минут через тридцать-сорок подтянемся, плюс минус. Не бойся, встретят в лучшем виде, под дверями не останешься. Ты пока хоть разместишься, в горячий душ сходишь и в сухое переоденешься.

Спорить с Данелией дальше Юлька не смогла. И не потому, что снова решила молчать и соглашаться. А потому, что такси притормозило напротив продуктового магазина с круглой зелёной эмблемой, и Дана с Сергеем, быстро пробормотавшим «Мы скоро», выскочили из машины в совершенно неположенном для этого месте – прямо посреди дороги. А водитель сразу сорвался с места, не дожидаясь, когда сзади начнут сигналить самые нетерпеливые. Юлия с резким выдохом снова откинулась на спинку сидения. Ну вот. Если вечер мог стать хуже, то у него появились дополнительные шансы. Ко всем приключениям в чужом городе добавилось ещё и то, что промокшая, злая и грязная Юлия Ильинична Белкина едет в наверняка безвкусно-роскошный дом к совершенно незнакомому человеку, знакомиться с которым нет ни малейшего желания, совершенно одна.

За окном куда-то назад торопился абсолютно серый город. Нет, конечно, юлины глаза выхватывали зелёные деревья, разноцветные вывески, стены домов вообще всевозможных оттенков – светло-жёлтые, розовые, персиковые, голубые, бежевые… Но из-за серой вуали, которую как будто набросил дождь на улицы и дворы, мозг смешивал все эти оттенки в одну бесцветную массу, застывшую в какой-то монотонной бесконечности. Юле казалось, что даже времени здесь не существует. Только неизменные сумерки, когда непонятно – это пасмурный день, начало вечера или вообще подсвеченная серым фонариком ночь. Люди куда-то бежали по своим делам, но было совершенно непонятно – торопятся они на работу или с работы, гуляют или вообще зависли в паутине дождя и просто дёргают руками и ногами в попытке сдвинуться хоть на шаг.

Глядя на них из окна машины, Юля чувствовала какое-то неясное, тонкое родство с этим городом и этими людьми. Нет, ей всё ещё здесь не нравилось, как не нравилась и вся нелепая ситуация, в которую могли попасть только герои безумной итальянской комедии, но никак не живой человек. Но роднило с этой серой реальностью именно общее ощущение липкой паутины, которая оплетала, не пускала, не давала не только шевелиться, но даже дышать полной грудью, заставляла что-то делать, дрыгаться на автомате, изображая жизнь, продолжая эту серую борьбу, гонку. А зачем? Для чего? Куда бежать, если кругом всё одно и тоже? А ещё в голове прочно обосновался образ того медведя, который застыл в ярости и беспомощности, своей неуместности в позолоченном великолепии, на потеху гостям, желающим ощутить «русский колорит». Хорошо ещё, безумный дизайнер не нацепил на несчастное животное ушанку и не сунул в лапы балалайку.

Неспешный поток размышлений и наблюдений прервал таксист, остановивший машину около ворот. Красивых ворот, надо сказать. Очень - Юля не сразу смогла бы подобрать слово – очень питерских. Кованых, изящно-изысканных, но без вычурных излишеств. И с вполне современными деталями в виде камеры, видео-домофона на «двери» и наверняка дистанционного механизма открывания. За забором сквозь дождь можно было рассмотреть неожиданно лаконичный дом. Два этажа, коричневые стены, отделанные тёплым бежевым камнем с более тёмными вставками так искусно, что казались сложенными из камня целиком, как какие-то рыцарские замки древности. Дом казался основательным, надёжным, даже монументальным. Его не весь было видно из-за растительности и навеса, который шёл практически от ворот куда-то за дом, видимо, к гаражу. Но выглядел он совсем не так, как Юля себе представляла. Ничего лишнего, никакой помпезности или кричащего шика.

Таксист вышел, чтобы выгрузить из багажника все вещи – кроме юлькиной сумки там был чемодан Даны и её мужа. Окинув взглядом дом, он перевёл глаза на Юльку, мгновенно оценив и нелепо-капустный вид, и мокрые кроссовки, и чуть слышно хмыкнул. Как ни странно, Юлю это даже не задело. Она и сама была бы в недоумении, что такая как она делает около такого особняка. Да и вообще, туда ли она приехала? Не подходило это место тому господину Медведеву, которого она представила. Но адрес был правильный, и Юлия нажала на домофон. В динамике что-то щёлкнуло, и дверь открылась. Без слов, без приветствия. Юля даже не успела сказать, кто она. Как и не успела подумать, что совершенно не знает, как обращаться к хозяину. Дана и Сергей называли его Славиком. Но полное имя и отчество не говорили. Даже имя у него могло быть и Вячеслав, и Владислав… И ещё куча других Слав. И вот что теперь делать? Ждать, когда её кто-то встретит? Или тащить вещи к дому? А кто вообще здесь может быть? Охрана, дворецкий, горничные? Кто вообще работает у богатых медведей, тьфу… людей? Не сам же хозяин под дождём потащит чемоданы? Да и не барское это дело – встречать у дверей промокших девиц.

Юля закинула сумку на плечо, поудобнее перехватила зонтик, второй рукой вытянула ручку чемодана и решительно толкнула дверь. Ну, не стоять же под дождём вечно, раз уж ей молча открыли, приглашая войти. За забором и до дома вела выложенная серым камнем дорожка, которая тут же тонула в полумраке, создаваемом высокими деревьями. Это была не та мгла, когда не видно вообще ничего, а та сумеречная коварная игра теней, когда все предметы теряют свои очертания и только кажутся понятными. Юля зябко поёжилась, почему-то снова вспомнив того медведя в гостинице, и зашагала по дорожке к дому.