С закрытыми глазами сидят в машине Ива, Вася и Кот, который, как никогда прежде, чувствует себя человеком.

Тени поднимают машину и, шатаясь, бредут через ручей по пояс в ядовитой смоле. Они ставят ее на дорогу так осторожно, что колеса с трудом догадываются, что можно продолжить путь. Ива и Вася одновременно открывают глаза, открывают окна, чтобы поблагодарить и проститься. Но некого благодарить и некому сказать: "Прощайте!"

в которой Главный Регистратор жалеет, что у него никогда не было мамы

Но как живется в своем дворце на краю суконного поля Демону Бюрократии Леону свет Спартаковичу? Плохо живется. Скучает он, томится и кашляет простудился дорогой. Достается от него Луке Порфирьевичу, который уже снова надел штаны и превратился в человека-птицу. Дворец давно не ремонтировался, теперь уже едва ли кто догадается, что он был задуман в духе венецианских палаццо — с узорными балконами, с высокими овальными выходами на другие маленькие балконы. Много окон, но цветные стекла в одних потрескались от времени, в других разбиты ветром.

Шаркая ночными туфлями, в расстегнутом, свисающем до полу ватном халате, бродит из комнаты в комнату Главный Регистратор. Забытая мысль тревожит его, он жмется, и ежится, и дрожит, пытаясь вспомнить ее. "Ах, да! Лоренцо. Красивый мальчик, он, помнится, тяжело ранил меня? Скоро увидимся. Что делать, если ни стена тумана, ни песок пустыни, ни кипящая смола не остановили его! И ничего больше не остается, как постараться доказать, что пастушеская дудочка и пылинка в лунном свете случайно соединились на Сосновой Горе. Случайно — и тогда все остается по-прежнему. Он не называет мое подлинное имя — и способность к превращениям, без которых я не могу жить, не оставляет меня".

— Лука!

Глухой, неясный голос отозвался откуда-то снизу.

— Принеси мне коньяк, там еще полбутылки осталось.

"И чего эти проклятые документы на меня навалились? — продолжает размышлять Леон Спартакович. — Устроил им спокойную, обыкновенную жизнь. Обыкновенную — ведь это ценить надо! Что ж такого, что в старости они иногда превращаются в бумагу".

"Придется скрываться, ведь меня могут узнать! Куда бежать?" — спросил он золотистый шар, на котором очертания суши терялись, потонувшие в беспредельном пространстве воды. И глобус молчаливо ответил: в основании Апеннинского полуострова, который всем школьникам кажется сапогом, в Италии, на берегу Адриатического моря зажглась прозрачная точка. Венеция! Все ли изменилось в Венеции? Нет, по-прежнему стоят лошади на соборе святого Марка, по-прежнему он сверкает цветными отблесками при свете вечерней зари. И шаги в глухих переулках звучат по-прежнему как будто из заколдованной дали.

— Лука!

Секретарь нехотя приоткрыл дверь.

— Зайди! А может быть, где-нибудь еще осталась бутылочка?

— Откуда же? Только в энзе.

— Ну и что ж! Пополним при случае. Тащи!

Лука Порфирьевич ушел и вернулся с подносом, на котором стояли бутылка, две рюмки и лежал нарезанный, слегка позеленевший сыр. Они выпили и закусили. Леон Спартакович вздохнул.

— Послушай, у тебя когда-нибудь бывает тоска?

— Бывает.

— А запои у тебя от чего? От тоски?

— От страха.

— Боишься?

— Боюсь.

— А чего ее бояться? Мне, например, даже хочется иногда умереть.

— За чем же стало?

— Не выходит!.. У тебя когда-нибудь была мама?

— Помилуйте, Леон Спартакович, какая же у меня может быть мама? Ведь я не то человек, не то птица. Таких, как я, закажи — не выродишь.

— И у меня не было.

Они выпили не чокаясь и налили опять.

— Послушай, Лука… Я давно хотел спросить… Ты верующий?

— Верующий.

— Значит, ты считаешь, что боги все-таки есть?

— Не боги, а бог.

— Нет, брат, он не один. Их много. И они, понимаешь, на меня сердятся.

— За что?

— А я их обманул. Должен был умереть и не умер. Ш-ш-ш! — стуча зубами, еле выговорил Леон Спартакович. — Слышишь? Едет!

— Кто едет?

— Известно кто! И как это может быть, что человеку ничего не надо?

— Почему ничего? Ему много надо.

— Ты думаешь? А тебе не страшно? Ведь ты без меня пропадешь.

— Здравствуйте! Почему же я без вас пропаду? Опытный человек всегда пригодится. Тем более птица.

— Может быть. А ты знаешь, я только теперь догадался, что им было очень больно. — Леон Спартакович бледно улыбнулся. — Как ты думаешь, почему я все это делал?

На этот вопрос Лука Порфирьевич ответил мудро:

— Не черт копал, сам попал.

в которой Главный Регистратор доказывает, что иногда даже опытные предсказатели ошибаются