— Родной, любимый! Ты дал мне счастье… — Татьяна слышала свой голос. Василий понимал слова пушинок.

— Вася, поцелуй меня еще раз, — сказала балерина чуть слышно. Она открывала свое сердце второй раз в жизни, и опять для него.

Василий вздрогнул. Он был один на свете и страшился тоски одиночества и мрака надвигающейся старости. В душе шевельнулась надежда. «Все же я приклоню свою голову! — Но через секунду мечты угасли. — Нет, это невозможно. Татьяна не понимает, кто я на самом деле. Вот если бы снова оказаться в вагоне и начать жизнь сначала!» Стараясь казаться спокойным, он ответил:

— Таня, любимая, не надо! Нас иссушило время. Любовь теперь не наша. Ее взял тополь. Он сохранит воспоминания. Пушинки все расскажут людям о балерине Тане и студенте Васе. А нам пора. Иди, родная!

Они разошлись и больше не оборачивались. Бывший студент и бывшая балерина больше не встречались и не звонили друг другу. Но они помнили о счастье, которое не удержали, помнили о нем всю оставшуюся жизнь. Они хотели, чтобы вагон, уносящий их из Медного Ада, остался в дороге и никогда не пришел бы в Москву.

Василий до позднего вечера бродил по городу. Радиола не играла на московских двориках. Молодежь 80-х годов не знала романсов Изабеллы Юрьевой. Из окон домов доносились звуки рок-музыки. Они не трогали сердце Василия, но будили тоску. В душе Иголкина поднималось чувство своей ненужности. К нему привязался мотив слюнявой блатной песни. Ее слезливую тоску он не признавал. Иголкин повидал на своем веку паханов Ванечек и понимал, что стоит за блатным умилением. Слова и куплеты Василий помнил не точно и не все:

Последний раз он слышал эту песню в поезде, когда возвращался с балериной в Москву. Теперь его русые волосы были наполовину седыми.

В газете «Правда», которая в тот день продавалась в киоске на Пионерских прудах, стояло число — 15 июня 1984 года.