Шрифт:
– Несколько дней назад ты не хотел иметь со мной никаких дел. Что изменилось? Увидел меня в процессе и внезапно захотел?
– Какая разница, что послужило причиной перемены? Разве не этого ты хотела? Переспать со мной, например. Что там еще хотят девушки?
– А ты у них спроси.
– Так я и спрашиваю, – говорит он, слегка изогнув брови.
Он разговаривает так, будто я несмышленый ребенок, постепенно давя мою браваду на корню. Мне тяжело противостоять ему. Тяжело соревноваться даже словесно.
– Я от тебя сейчас ничего не хочу, – цежу сквозь зубы и, дернув ручку двери, выскакиваю на улицу.
Спуститься с подножки гораздо проще, чем забраться на нее. Так что я просто спрыгиваю и, от души хлопнув дверцей машины, несусь к подъезду. Чертовы Громовы! Все, как один, избалованные говнюки, привыкшие получать все желаемое без напряжения! Но хрена с два они получат меня еще раз! Ни один больше не приблизится! И вообще я спокойно могу разлюбить Матвея. Теперь, когда знаю, какой он засранец, мне будет довольно легко сделать это.
Поднявшись в квартиру, на цыпочках пробираюсь в свою комнату и подхожу к окну. Выглядываю за шторку, и мои брови взлетают вверх. Машина Матвея до сих пор под подъездом. В эту же секунду телефон пиликает входящим сообщением:
Матвей: “Ты зашла в квартиру?”
Зачем ему это знать? Хочет подняться и познакомиться с мамой?
Я ухмыляюсь, представляя себе эту картину. Если цель такая, готова даже доплатить, чтобы посмотреть на этот цирк, так что отправляю ответ:
Агата: “Да”
Матвей: “Сладких снов, злючка”
Как только я дочитываю это сообщение, машина Матвея срывается с места и выезжает со двора, а я плетусь в ванную, чтобы принять душ. И улыбаюсь, как дура. Он меня злючкой назвал. Ласково так…
Глава 14
Агата
Снова во всем теле вспышка, а потом она медленно растекается горячей лавой, заполняя каждый уголок. Тлеет медленно, постепенно сжигая меня изнутри. Так происходит каждый раз, когда в голове проносятся воспоминания о той ночи. Что, черт подери, сделали со мной братья Громовы, что я никак не могу прийти в себя и вот уже три дня прокручиваю в голове произошедшее?
– Привет, – в салон машины, словно вихрь, врывается Пашка и плюхается на пассажирское сиденье.
– Пристегнись, – бросаю и отъезжаю от бордюра.
– Ты меня будешь ждать после тренировки или тебя опять вызванивать? – вредничает брат.
– Ох, и вызванивал, – закатываю глаза. – Всего один раз опоздала, и то из-за пробки. Не ной.
Вижу боковым зрением, как Пашка показывает язык, и усмехаюсь. На передней панели вспыхивает экран, оповещая о новом сообщении от Дениса, и сердце снова заходится, как и каждый раз, когда он пишет мне. А делает он это с завидной регулярностью, не менее двух раз в день, чем бесит еще сильнее. Я тут вообще-то пытаюсь держать в узде свое неуемное любопытство и не согласиться на предложение Матвея. Но это, скорее всего, окончательно поломает остатки гордости, которые еще тлеют во мне. Ага, тлеют, как те воспоминания. Да чтоб черти разодрали этих долбаных братьев, из-за которых я каждую ночь мучаюсь сексуальными кошмарами, просыпаясь то от оргазма, то вся мокрая от возбуждения! Нигде от них покоя нет!
– Слушай, – говорит Пашка – мое спасение от неловких мыслей, – я тут на последнем диализе слышал, что люди покупают более дешевое лекарство. Типа почти в два раза дешевле.
– И что?
– Та ну маме тяжело. Вон деду опять надо в больницу ложиться. А там везде надо платить, за каждый шприц.
– Это мама тебе сказала?
– Она тете Карине говорила, я услышал.
– Паш, ты подслушал взрослых пациентов. Они могут покупать себе хоть мышьяк и его колоть в вену. Ты не вмешивайся в процесс лечения, оставь это врачам. А маме… я помогу.
– Как?
– Устроюсь на работу.
– Да? – оживляется Пашка. – И я устроюсь!
– Сиди на попе ровно, работничек, – хмыкаю я. – У тебя школа, тренировки и лечение. Не мотай маме нервы своими гениальными идеями.
– Ну и ладно, – набычивается он, а я похлопываю его по плечу.
– Наслаждайся детством и радуйся, что у тебя нет более серьезных обязательств, чем оценки.
– Я уже не ребенок.
– Нет, конечно, – это мама научила так отвечать. Сказала, что Пашке важно знать, что его воспринимают серьезно. А как его можно так воспринимать, если он приклеивает козявки к столу и плюется с пацанами на дальность? – Просто у тебя сейчас другие задачи, – а это слова деда, которые он мне говорил, когда я была в возрасте брата.
– А куда ты собираешься на работу? – все еще недовольным, но уже немного смягчившимся тоном спрашивает Пашка.
– Хочу к маме, если возьмет. А если нет, то найду что-то другое.
За болтовней пролетает дорога, и я радуюсь, что мы с братом настолько увлеклись беседой, что я хоть на время позабыла о своей проблеме.
– Я подожду тебя внутри, – говорю, когда мы выходим из машины. – Надо телефон подзарядить.
– Ага, – кивает он и бросается к друзьям, заходящим в здание спортивной школы.