Шрифт:
— Отстань, говорю. Отстань!
— Что ты из себя воображаешь, — разгорячился Торнике, — но и на таких, как ты, найдется управа!
Не успел он это произнести, как Адам угодил ему кулаком прямо в лицо. Торнике отлетел и растянулся в луже. Адам повернулся и ушел.
Через некоторое время к Торнике, лежавшему в луже, подскочил Вахо:
— Уважаемый Торнике!
Торнике открыл глаза. Вахо склонился над ним и попытался его поднять, но сам поскользнулся и упал.
— Я очень рад был с вами познакомиться, — говорил Вахо, оттирая рукой налипшую на лицо грязь, — очень рад…
Торнике наконец поднялся.
— Уважаемый Торнике, — попросил Вахо, — дайте мне руку, я не могу встать!
— Босяк, — процедил сквозь зубы Торнике.
Вахо проводил удивленным взглядом удалявшегося Торнике, а потом громко запел:
— «Птичка-горлинка летела, оу рануни…»
Эпилог
У входа в палату Зазу остановила медсестра.
— Долго оставаться у больной нельзя.
— Хорошо.
Заза отворил дверь и вошел.
В маленькой комнате царил полумрак. Свет проникал только через застекленную дверь. В комнате стояла одна кровать, возле кровати — стул и низенькая белая тумбочка.
Нинико лежала с закрытыми глазами. Зазе показалось, что она спит. Он тихо сел на стул, цветы положил на тумбочку.
Нинико открыла глаза.
— Здравствуй, Нинико, — сказал Заза негромко.
Нинико молчала.
— Я принес тебе цветы…
— Знаю, — сказала Нинико.
— Ты же не видела? — улыбнулся Заза. Он старался разговаривать с ней как можно непринужденнее.
— Все приносят цветы…
— Нинико…
— Не надо, Заза, не надо… Разве ты виноват? Вероятно, так было нужно. Какая я была дурочка.
— Почему ты плачешь?
— Я не плачу…
— Все будет хорошо, вот увидишь! Мы еще много спектаклей поставим с тобой! Все главные роли будут твои! Вот увидишь, как все будет хорошо!
— Знаю…
Некоторое время они молчали.
— Я никогда не буду больше плакать, — сказала Нинико, — Заза!
— Я слушаю тебя…
— В Тбилиси есть крематорий?
— Не знаю, кажется, нет. А почему ты спросила?
— Мне все время снится Торнике, как будто он кричит: надо отвезти ее в крематорий.
— Тебе уже хорошо, мне сказал врач… Оставь эти глупости.
— Пусть Торнике не приходит сюда. Заза, предупреди всех… Я очень тебя прошу.
— Не придет, обещаю тебе.
Нинико закрыла глаза и больше ничего не говорила.
Заза снова подумал, что она уснула. В это время в дверь заглянула медсестра и знаком велела Зазе выйти, Заза встал и вышел на цыпочках.
— Как она сегодня? — спросил Заза.
— Лучше. Она чудом спаслась, — медсестра с явным удовольствием болтала с Зазой, — еще хорошо, что подоспели вовремя, газ очень опасен. Как все же она оставила кран открытым?
— Бывает, — сказал Заза, — все бывает…
— Ну, конечно, — медсестра смотрела Зазе прямо в глаза. — Вы ее хорошо знаете?
— Мы с ней друзья.
— Может, она любила кого-нибудь? — спросила медсестра, таинственно оглядываясь по сторонам, словно боялась, как бы кто-нибудь не услышал ее вопроса.
— Любила, — Заза понял, что так легко от любопытной девицы не отделаешься. Пожалуй, разумнее хотя бы частично удовлетворить ее любопытство.
— Любила? О, боже! — медсестра прижала руки к груди. — Ну и что?
— Вы о чем?
— А он ее тоже любил?
— Нет.
— Он любил другую, да?
— Да, — с трудом выговорил Заза. Он чувствовал, что говорит медсестре правду.
— А этот мужчина — ее отец, — сказала медсестра, Заза повернулся и увидел мужчину в белом халате, он сидел, скрестив руки на груди, затылком упираясь и стенку.
— Он все время сидит и плачет, — сказала медсестра, — а к дочке войти не может!
Заза попрощался и вышел.
На улице было темно.
У телефонной будки Заза остановился, постоял немного и пошел дальше. Не пройдя и двадцати шагов, он вернулся и открыл дверцу будки.
— Танцы! Танцы!! Будем танцевать! — девушка вскочила на стул и взмахнула руками: — Все танцуют!
Включили магнитофон.
Долговязый парень начал танцевать. Вокруг него сразу образовался круг, видно, парень танцевал лучше всех. На него смотрели с восторгом. Одни — потому, что им на самом деле нравилось, как он танцует, другие — чтобы кто-нибудь не подумал, что им не правится.