Карло подождал, пока они выйдут, потом мы тоже встали. Получилось так, что в антракте мы встретились в буфете. Одна из сестер подавала профессору стакан, вторая наливала ему лимонад, третья клала на тарелку пирожное. И я подумала, что эти женщины, наверное, старые девы. Мне очень хотелось пить, я пила ледяной лимонад, не сводя глаз с профессора и его сестер. Пройдет время, думала я, и я так же буду обхаживать Карло. Женщины стояли и смотрели, как профессор ест пирожное, потом одна из них подала ему салфетку.

Возвращаясь из буфета, мы снова очутились рядом с ними.

— Ну, как вам спектакль? Правда, хорошо? — спросил профессор у Карло.

— Я в восторге! — ответил Карло, потом почему-то смущенно улыбнулся и сказал: — Позвольте вам представить мою невесту.

Сестры стояли чуть поодаль и внимательно следили за нами.

— Как вас зовут, барышня? — повернулся ко мне профессор.

— Майя, — назвалась я.

— Майя… Майя… — задумался профессор. Он что-то вспоминал. Сестры подошли ближе, как будто почувствовали, что профессор собирается сказать нечто значительное. Карло улыбался.

— Майя, — повторил профессор, лицо его прояснилось, и он добавил: — Понятно, понятно, значит, Майя Цхнетели, ну что ж, молодчина! — Он ни с того ни с сего похлопал меня по щеке.

Сестры просияли.

— Милая Майя Цхнетели, знаете ли вы, что Соломон Абазадзе — крупнейший физик нашего времени?! — пояснил Карло.

Тут прозвенел третий звонок, и профессор поспешил в зал, сестры последовали за ним.

В театре молодые люди откровенно пялили на меня глаза, но главное, оглядывались и девушки, а это означало, что я и мой наряд в полном порядке.

Стояла зима. А я не люблю зиму, я вообще мерзлячка. Когда идет снег, я чувствую себя беспомощной. Как птенец, вывалившийся из гнезда. Не знаю, действует ли еще на кого-нибудь снег таким образом. Я все время жду, когда пройдет зима, все время думаю: когда же наконец наступит весна. И от этого зимой живу, как в тумане. Кто-то разговаривает с тобой, а ты в это время думаешь совсем о другом, потом вспоминаешь, что тебе говорили, но ничего не можешь понять и вспомнить.

Что запомнилось мне из той зимы? Премьера да еще вечер, когда Карло пришел к нам в гости, и тот день… в больнице…

Было десятое февраля. Я испекла торт. Мама ждала гостью — тетю Дору. Я о ней столько слышала, что, как только открыла дверь, сразу узнала ее, хотя видела впервые. Тетя Дора сняла пальто и осталась в темно-синем шерстяном костюме с белой вставкой, с депутатским значком на груди. Она поздоровалась со мной за руку. Рука у нее была сухая и сильная, мужская. Сама она — высокая, худая, немного сутулая, ходит широким твердым шагом — как мужчина. Мне было очень интересно, о чем говорят они с мамой, но входить к ним в комнату я не решалась.

Я накрыла стол скатертью, поставила торт посередине, по обе стороны бутылки с шампанским, достала из буфета вазочки с вареньем, нарезала чурчхелы. Если бы еще цветы, все было бы отлично. Я люблю, когда на столе цветы. Конечно, можно было выйти и купить — рядом с нами цветочный магазин, цветы туда привозят прямо из теплиц, но я поленилась.

— Что же он опаздывает? — в комнату заглянула мама.

— Который час? — спросила я.

— Восемь.

— А я еще не одета!

Я надела то самое платье, в котором была в театре, встала перед зеркалом, подумала; «Пожалуй, это даже хорошо, что я не купила цветов, Карло непременно явится с букетом…»

— Майя, иди сюда! — позвала мама.

В маленькой комнате у батареи стояла тетя Дора с папиросой в руке.

— Вот моя девица! — сказала мама тете Доре.

— Красивая девочка! — сказала та.

— Замуж собралась, — сказала мама.

Я опустила голову и почувствовала, что краснею.

— Прекрасно! — сказала тетя Дора. Она погасила папиросу и подошла ко мне. — Ну-ка, повернись!

Я повиновалась.

Она села на стул и спросила, обращаясь к маме:

— Это что, теперь мода такая — короткие юбки?

— Не говори, с каждым днем все короче!

Тетя Дора встала, приподняла юбку и внимательно поглядела на свои ноги.

— Я тоже с удовольствием носила бы покороче, если б у меня были такие же красивые ноги, как у нее!

— Да ну тебя! — рассмеялась мама.

— А что, я старуха, по-твоему?

— Мы с тобой постарели, — сказала мама.

— Ты — не знаю, а я пока стареть не собираюсь! — Тетя Дора повернулась ко мне. — Сколько тебе лет?

— Двадцать один.

— Двадцать один… В двадцать один год я тоже была ничего себе!