— Ты еще не спишь? — прикрикнул на него отец.

Он быстро закрыл дверь и лег в постель.

Утром тетя приготовила ему завтрак. Но кусок не шел в горло, потому что она не спускала с него пристального взгляда.

— Кушай, почему ты не ешь?

— Не хочется… — И потом добавил: — Спасибо.

— По утрам ты всегда ешь так мало?

— Да.

— Так не годится. Потому ты такой худой.

«Где мама? — думал он. — Может, она заболела и от меня скрывают? Она, наверно, больна и лежит в больнице».

Спросить тетю он не решался, а отец еще спал. Просыпался он поздно. И входить в его комнату строго воспрещалось.

Миха взял ранец и вышел на улицу. В школе он с нетерпением ждал окончания уроков и, едва заслышав последний звонок, побежал домой. Улица начиналась маленьким садиком, полным нянек с детишками. Раньше садик был огорожей высокой железной решеткой и в него никого не впускали. В саду стояли высокие липы, зеленела молодая травка, и оттуда веяло прохладой. Сквер поливали ежедневно. На листьях и травинках тысячами красок сверкали водяные капли. Женщины прогуливали детей вдоль ограды. Дети просовывали сквозь прутья ручонки, старались ухватить траву. Мамы бранили их и не разрешали. Потом ограду сняли, и сад стал излюбленным местом прогулок. Вместо ограды теперь был низенький каменный парапет, перешагнув через который вы вступали в тень густых деревьев. Сквер был таким же красивым, но его уже не поливали каждый день.

Миха присел на парапет и положил книги на колени. Он разомлел от солнца и проголодался.

— Ого, — услышал он, — кого я вижу!

Перед ним стоял Робинзон, их сосед по двору. Робинзона Миха не любил, тот всегда посмеивался над ним и противно хихикал…

Робинзон и сейчас скалил зубы. На нем был голубой костюм, сшитый из того же материала, что и у офицеров милиции. Пуговица белой нейлоновой сорочки на животе была расстегнута, выглядывала запятнанная майка.

— Поди сюда, парень, я подвезу тебя на машине, — сказал Робинзон.

Тут же стояла его зеленая «Волга». Миха поднялся.

— Спасибо!

Миха часто давал себе слово, что при встрече с Робинзоном будет с ним так же груб и небрежен, как он. Однако на деле он робел, съеживался, голос начинал дрожать. Миха всячески старался скрыть свою робость, но она не ускользала от внимания Робинзона, который в душе радовался, что внушает кому-то страх. У Робинзона было два сероглазых сына-близнеца, похожих друг на друга, как щепки бульдога. Одного звали Котэ, второго — Сосо. Котэ называл Миху очкариком, а Сосо дразнил его Шопеном.

— Чего ты тут ждешь? — спросил его Робинзон.

— Сижу просто так, — опустив голову, ответил Миха.

— Не мать ли свою поджидаешь?

— Маму? — Миха взглянул на Робинзона. — А где она?

— Почем я знаю?.. А что говорит твой отец, где она? — Затем он приподнял пальцем подбородок Михи, заглянул ему в глаза и добавил: — Ну, так что же все-таки говорит твой отец, а? — и громко расхохотался.

Миха отошел от Робинзона. Он еле волочил ноги, словно к ним были привязаны тяжелые камни. Шел он, сгорбившись и поникнув головой, ему было страшно совестно, а отчего, он и сам не знал. Он чувствовал на своей спине взгляд Робинзона. От этого взгляда он еще больше сжимался, словно хотел совсем исчезнуть. Вдруг под каким-то деревом Миха увидел камень, он нагнулся, поднял его и резко повернулся. Робинзон уже садился в машину, и, когда увидел направляющегося к нему Миху, лицо его изменилось. Он, конечно, заметил камень.

— Миха! — предупреждающе крикнул Робинзон.

Но Миха в эту минуту ничего не слышал и, казалось, не замечал самого Робинзона. Он едва успел замахнуться, как Робинзон схватил его за руку:

— Как ты смеешь, сопляк! — Он крутил ему руку до тех пор, пока Миха не выронил камень. — Ты только погляди на него? — Он грубо толкнул Миху. — Убирайся отсюда, ты, Шопен несчастный!

Миха не двигался с места. Он стоял и упрямо смотрел в землю.

Вернувшись домой, он немного постоял у двери и прислушался, нет ли кого в коридоре. Затем осторожно, стараясь не шуметь, отпер дверь своим ключом и, войдя, нарвался на взгляд тети. Как будто она знала, что он именно сейчас вернется из школы, и стояла у дверей. Ему стало совестно, что он как-то по-воровски пробрался в дом. Тетя смотрела на него молча. Они долго стояли так, наконец тетя сказала:

— Захлопни дверь!

Когда щелкнул замок, внутри у него словно тоже что-то крепко, наглухо заперлось.

Как раз больше всех остальных он избегал тетю. Он чувствовал, что боялся этой чужой женщины, без всякой на то причины. Он замечал и то, что тетя не была злой, хотя и старалась казаться строгой.

— Чего ты стоишь?

Миха аккуратно обошел тетю и свернул в свою комнату. Он бросил книги на стол и присел на кровать.

— Робинзон Крузо! Робинзон Крузо! — громко повторил он несколько раз.

И отчетливо увидел развалившегося на солнце с трубкой в зубах Робинзона Крузо, у ног которого на корточках сидел бедный Пятница и смотрел ему в глаза с собачьей преданностью.

А может, вместо Пятницы у ног Робинзона Крузо сидел он, Миха, которому в любое время Робинзон мог дать по шее только за то, что он не умел бросать камней и курить трубку.

— Робинзон Крузо! — повторил он еще раз, и тут в дверь постучалась тетя.

Миха привстал, но почему-то не отозвался, как следовало: «Войдите», — это показалось ему странным и непривычным. Он встал и открыл дверь.