– День добрый, господа арестанты, – вежливо поздоровался Выговский. Двое картежников сразу забросили свое азартное дело, первый поднялся и подошел вплотную, теплое дыхание оставляло запотевшие следы на очках.

– Вот скажи мне, – начал тот, изрядно жухлый и долговязый дедок славянской наружности, его череп будто обтянули кожей, а редкие локоны бороды спадали на подбородок. Из кармана торчал молитовник, когда на шее красовалось большущее распятие, взглянув ниже можно было отметить и лик Божией Матери набитой на брюхе, – в Господа веруешь?

– Сколько уже можно со своим Богом, одно только и тараторишь, уже пять лет с тобой сижу и пять лет к этому привыкнуть не могу, – смотрящий спрыгнул с верхней койки и также подошел к первоходу, – новенький значит-ся, меня Германом кличут, – выглядел паренек изрядно молодым, странно, что должность смотрящего принадлежала именно ему. Внешностью он также особой не блистал, разве что среднего размера кудри, аки змеи вились у него на голове, а округлые очки с цельно-металлической оправой помогали лучше видеть заключенному. Все же была деталь в его внешнем виде, которая не оставляла равнодушным – взгляд. Невероятно глубокие зеленые глаза, что отражали некую скрытую суть Блохина, смотря туда тебя поглощает его гипнотический взор, зенки как бездна, сначала ты смотришь в них, а потом они смотрят в тебя. Он смотрел на Федора, с полным высокомерием, он будто знает его уже несколько десятков лет, будто уже прочитал Выговского полностью, – это наш святоша Иаков, в прошлом основатель местечкового культа, и его же уничтожения, путем суицида, старый хрыч сгубил двенадцать людей! От проказник!, – парень по дружески ударил старикана, – второй, а вот второй хер знает кто он вообще такой, даже не знаю как его зовут. Тут такое дело, он себе язык откусил при задержании, мы толком о нем ничего не ведаем, ну и черт с ним! Ты сам кто таков?

– Преподавателем истории в университете работал на свободе, – ответил немного ошеломленный мужчина.

– Случайно не в Университете Театра и Кино имени Карпенка Карого?, – Герман наклонился ближе, – а ты случаем не Федор Владимирович Выговский?, – парень приблизился вплотную.

– Он самый, – старался сохранять спокойствие тот, даже при таком тесном нарушении личного пространства.

– Ха-ха-ха, – резко Блохин расплылся в широкой улыбке, – так вы совсем не помните меня, да?

– Н-нет, – несколько капель пота стекали по глубоким морщина на лбу, тот твердо стоял не давая заднюю.

– Я же ваш студент бывший, помните? Ну должны же помнить!

– Герман Блохин на кафедре режиссуры телевидения? Тебя после первого курса упекли в тюрьму, когда ты пытался украсть скифскую пектораль? Был такой, не отрицаю.

– А люди-то не забыли мои подвиги! Ха-ха-ха. Конечно Иакова я не перегнал, но сколько там? Десяток-другой наберется!

Тюрьма меняет людей. Главный тезис всех кто там побывал или попросту столкнулся с человеком отсидевшим срок. Не мудрено, что обычный студент со склонностью к рукоделию и с необычайным интересом к кинорежиссуре, изготовит взрывное устройство и срежиссирует одну из самых массовых трагедий за всю историю независимой Украины. По нему не скажешь, что заключение сделало из него прокуренного уголовника, что это место уже стало “родным домом, родными стенами”, но все же в его черепушке происходило непостижимое голове обычного учителя истории.

Ночь. Место у параши, на счастье, Федору не определили, он уложился на нижнем ярусе, прямо под зеком без языка и напротив шконки Германа с Иаковом. Не спалось. Первый день хоть и не был таким уж и невыносимым, как его можно было представить, Выговскому повезло встретить бывшего ученика, но такая резкая смена обстановки вызывает хроническую бессонницу и много тревожных мыслей.

– Герман, – вдруг послышался голос старикана, – те двое спят как мертвые, есть новости.

– Излагай, – ответил Блохин.

– От Голобородька пришла записка.

– Он умудрился передать записку перед носом у полицаев? Профессионал, ничего не скажешь. Что там у него?

– “Пан Многогрешный, меня и Надежду схватили, паренек Валерьян бросился на ее защиту и также попал под стражу. Не беспокойтесь, я уже обеспечил нам алиби, прицепится не будет к чему, но меня волнует Мирон Трубецкий, он разкусил нас буквально за несколько часов, в том переходе мне одному удалось спастись, а Марией пришлось пожертвовать. Ваш приказ уже знаю, от Марии избавится, полиции она ничего уже не расскажет. Вряд ли мне велено это говорить, не трожьте пожалуйста Надежду, я понимаю, что она ходит на грани, но прошу вас . . . ”

– Что-что!? Наш миленький мальчик Шура влюбился в случайную шлюшку? Интересная история, Иаков, может скоро и тебе выходить придется, а то беспредел они там разведут знатный, – хохотал Герман.

– У нас на в этом районе остались только Сеня с Глебом. Может их пустить на разведку?, – с опаской спросил дедок.

– Того ебанутого урода, который вместо приветствия вырывает четыре передних зуба и его дружка укурыша, что вместо еды питается энергией вселенной и тремя косяками на обед? Отменная идея, Иаковушка!, – манерно тараторил Блохин.