На берегу быстрой речки сидел Митуа-хапуга. Не просто сидел, чтобы красотой любоваться, а сетями густыми реку перегородил, ждет, когда в нее рыба угодит. Крупная рыба — умная, сеть обходит, не дается Митуа, а мелкота целыми косяками в сеть плывет, запутывается, выбраться не может. Митуа все ждет и ждет, чтобы сеть от рыбы потяжелела. Костер развел, здоровенный котел с кипящей водой над ним подвесил, приправ для ухи наготовил, облизывается. Натянулась сеть, под воду от тяжести ушла, — пора, решил Митуа. Уперся ногами-столбами в землю, голову пригнул, поднатужился и вытащил сеть. Мелкота в ней прыгает, трепыхается, на солнце чешуйками, как радуга, переливается. Митуа в сети шарит, крупную рыбу ищет. И тут взмолилась мелкота: «Отпусти нас на волю, Митуа, дай на свете пожить, жир нагулять, а потом мы сами в твою сеть попадемся, никуда от тебя не денемся». Да Митуа слышать ничего не слышит, никаких просьб знать не желает, швыряет рыбешку за рыбешкой в клокочущий котел, полкотла уже набросал, а ему все мало. Снова забросил он сеть в быструю речку, снова уселся на берегу, богатого улова дожидаючись. Палочки-шампуры ножиком строгает, чтобы крупную рыбу на них нанизать да над костром поджарить.

А глупая мелкота неопытная косяками в сеть все плывет, бьется, выбраться из сети браконьерской не в силах. Чешуя на спинах да на боках рыбешек с перепугу топорщится. Плачут рыбешки, рты разевают — все без толку, крепка, густа сеть, ячейки узкие-преузкие — не выскользнуть.

И не миновать бы им котла Митуа-браконьера, да тут в сеть орех угодил, запутался — ни вперед, ни назад. А вокруг мелкота трепыхается, весь орех чешуей скользкой облепила. Что тут делать? Разогнался орех, разбежался, ребро крепкое вперед выставил и как саданет сеть — ячейки узенькие и полопались. Мелкота в дыру выскочила — мигом сеть опустела. «Спасибо тебе, орех, — спаситель ты наш. Век тебя не забудем». Взмахнули рыбешки хвостиками да плавничками, расплылись врассыпную от сети паучьей, только их и видели. А орех в прорехе застрял — ни туда, ни сюда.

Тут Митуа за сеть взялся — надоело ему ждать на берегу. Тянет-потянет, тяжела сеть, туго идет, верно, рыбы в ней крупной много увязло. Вытянул Митуа сеть на берег, да и обомлел: ни единой рыбешки, хоть плачь, сеть в дырах-прорехах, и что-то огромное в одной из прорех виднеется. Подошел Митуа поближе, нагнулся и видит — орех проклятущий из сети выглядывает, над Митуа насмехается. Взъярился Митуа, побагровел от злости и как пнет орех. Орех откатился в сторонку, а Митуа на левой ноге прыгает, за правую руками держится. Покрутился, покрутился Митуа, на колени рухнул. Стоит на четвереньках и, по-бычьи шею пригнув, на орех смотрит.

А тот как ни в чем не бывало на солнышке сохнет. Попятился Митуа подальше от ореха. Потом поднялся и, хромая, поплелся к дому, искоса на орех поглядывая.

А к ореху тем временем мальчик Никуша подошел, обхватил его обеими руками и еле-еле поднял. Увидел это Митуа, и жаль ему стало такой орех терять. Припадая на ушибленную ногу, бросился он к Никуше: «Мой орех, мой, положи на место, воришка несчастный, не то я тебе задам!» Никуша уронил орех и дал стрекача. Митуа подбежал к ореху, опасливо подобрал его и, держа на весу, понес домой.

Только вошел Митуа в свой двор, видит — воробьи, пристроившись на крыше сарая, клюют спелый виноград. Зашипел Митуа, чтобы воробьев спугнуть, а те не испугались, сидят себе преспокойно да клюют сладкий виноград. Не стерпел тут Митуа, размахнулся и метнул орех в тварей бесстыжих. Врезался орех в крышу сарая, всю черепицу с нее смахнул и перелетел в соседский двор. А воробьи вспорхнули И были таковы. Стоит Митуа, разинув рот, посреди двора, усыпанного битой черепицей, и, выпучив глаза, смотрит на обнажившиеся стропила сарая…

А орех между тем упал к ногам Тедо-кузнеца — голого по пояс, волосатого детины в кожаном переднике. Разгоряченный работой в полыхающей жаром кузне, Тедо пил воду из медного ковша. Услышав шум, он посмотрел вниз. «Эге, да это никак орех! И откуда он тут взялся? Неужто Митуа подбросил? Как же, Митуа! Дождешься от него такого подарка! Впрочем, какая разница: есть орех, и ладно. Ну, и расколю же я его!» И Тедо пошел в кузницу за щипцами. А щипцы, надо сказать, были у него большущие — ими он придерживал на наковальне бруски раскаленного металла, придавая им различную форму. Схватил Тедо орех щипцами и с силой сжал его — не раскололся орех. Щипцы погнулись, покорежились, хоть выбрасывай, а орех как был, так и остался целым и невредимым. У Тедо от изумления глаза на лоб полезли. Но делать нечего. Отнес Тедо орех в кузницу, снял со стены щипцы позубастей прежних, половчее ухватил ими орех и положил его на наковальню. Затем взял кузнечный молот и с размаху опустил на ребро ореха. Молот отлетел от ореха, как горох от стены, вырвался из рук кузнеца и, грохоча, запрыгал по каменному полу кузницы.

А орех вышиб дубовую дверь кузницы, перелетел через двор и угодил прямехонько в лоб Митуа, который, томясь от любопытства, сидел верхом на заборе. Митуа вместе с забором рухнул на землю и, лежа на спине, с ужасом ощутил, как на лбу у него вздувается здоровенная шишка, размером с орех…

«И как только мне избавиться от разбойника эдакого, ума не приложу. Может, убежать, куда глаза глядят? Но на кого оставить дом, как бросить виноградник и сад? Нет, бежать никак нельзя! А может, подбросить его кому-нибудь? Да ведь подбрасывал, а он, проклятущий, все ко мне возвратиться норовит», — ворчал Митуа, пристраивая к шишке пятак. Обвязывает Митуа голову полотенцем, а сам одним глазом на орех, валяющийся посреди зарослей крапивы, косится.

Вдруг, откуда ни возьмись, перед ним мальчик Никуша вырос.

«Дядюшка Митуа, дай мне орех, а я тебе за него все, что хочешь, сделаю, — хочешь, дров наколю, хочешь лобио [1] соберу, а хочешь, квеври [2] помою!» Хотел было Митуа прогнать со двора дерзкого мальчишку, но передумал. А потом и говорит: «Так и быть, дам я тебе орех, только ты мне прежде крапивы нарви, вот тут вот, видишь, всю нарви, очень уж я люблю крапиву, в свином жире тушенную. Нарвешь, так и быть, бери орех, кушай на здоровье!»