Рецензия на Л Лукина и Е Лукин - 'Ты, и никто другой'

Аннотация

Казанцев А. Рецензия: Л. Лукина и Е. Лукин, "Ты, и никто другой", сборник научно-фантастических произведений. рецензии на него Тупицына и Войскунского, 213 стр. // Фэнзор: Любител. журн. по проблемам фантастики н фэндома (Севастополь).- 1990.- № 2 (2).- С. 43-61. Л. Лукина и Е. Лукин, "Ты, и никто другой", сборник научно-фантастических произведений. рецензии на него Тупицына и Войскунского, 213 стр. РЕЦЕHЗИЯ Hедавно в Союзе писателей СССР состоялась встреча с приехавшим в качестве гостя американского посольства в Москве, американским писателем-фантастом, профессором Ганном. Он преподает научную фантастику в Калифорнийской университете, и руководит, создавая учебники, преподаванием научной фантастики в 2000 колледжах в США. Он делит научно-фантастическую литературу на "твердую" (по его терминологии) фантастику и псевдофантастику (фантасмагорию, если подыскать соответствующее русское слово). Профессор Ганн выдвинул идею о патентовании выдвинутых в научной фантастике научных и технических идей. Именно такая фантастика прежде всего привлекает практических деятелей Америки, стремящихся получить от такой литературы не только издательские дивиденты. Развлекательная же фантастика, допускающая любой вымысел ради отвлечения от действительности, но имеющая распространение и читательский успех, профессора Ганна интересует меньше всего, чего нельзя скакать о некоторых наших советских фантастах. В 1983 году Госкомиздат СССР провел коллегию по научно-фантастической литературе, где были подвергнуты критике произведения абстрактные, идущие на поводу у той западной фантастики, которая порывает с реальностью, служа или развлекательности, или откровенной антикоммунистической и антисоветской пропаганде, вроде "звездных войн", где нагло используются имена из знаменитого романа Ивана Ефремова "Туманность Андромеды", присвоенные галактическим негодяям, развязывавшим галактические войны. Влияние бездумного перепечатывания американской фантастики у нас в СССР безусловно сказывается на путях и исканиях молодых фантастов. И плохую услугу оказывает им некоторые семинары, проводимые под эгидой Совета по научной фантастике приключениям Союза писателей СССР. В качестве такой плохой услуги можно указать на рецензию тов. Войскунского на предлагаемый сборник Лукиных "Ты, и никто другой", где он ссылается на свое знакомство с авторами на семинаре в Малеевке и где он всячески поддерживает направление их творчества. Приходится лишь искренне сожалеть об этом, ибо этот рецензент по своим литературным воззрениям резко расходится с решениями коллегии Госкомиздата СССР, где главным в научной фантастике было признано создание произведений, которые бы увлекали молодых читателей, прививали им интерес к науке и технике и способствовали бы возрождению интереса молодежи к техническим втузам, который ослаб за последние годы, нанося урон нам в деле развития научно-технической революции, поскольку во втузы идут все менее способные и подготовленные молодые люди. Как видим, идеологическая борьба происходит не только между нашим социалистическим лагерем и капиталистическим миром, но и даже внутри нашей страны, в частности, в области научно-фантастической литературы. И потому, конечно, любая книга в любимом читателями жанре научной фантастики не может рассматриваться без учета решений коллегии Госкомиздата, о которой я упомянул. И мне, как члену редколлегии Госкомиздата СССР по межиздательской тридцатитомной библиотеке научной фантастики, искренне жаль, что руководство товарищей войскунских на семинарах заводит начинающих фантастов в тупик. Конечно тов. Тупицын прав, анализируя сборник, допускающий двусмысленные идеологические толкования и бесспорно не являющийся самостоятельным в отношении тем и литературных приемов. Тов. Тупицын справедливо вспоминает некоторые неудачные произведения бесспорно одаренных бр. Стругацких, скажем, "Хищные вещи века", "Тройку". Я хочу напомнить, что эти произведения подвергались серьезной партийной критике, однако "Дикие лебеди" в нашей стране не печатавшиеся (продолжение "Тройки"), помимо воли авторов были вслед за публикацией в антисоветском журнале "Грани" предыдущей их повести, изданы в антисоветском издательстве "Посев" в Мюнхене. Стругацкие долго бились за то (мне пришлось рецензировать их рукопись) чтобы опубликованная в журнале "Аврора" повесть "Пикник на обочине" была бы включена в их отдельную книгу, от чего в рассмотренном мной виде я их предостерегал, однако они опубликовали повесть почти без изменений и она вызвала опять таки серьезную партийную критику, с которой издательство "Молодая гвардия" полностью согласилось. Hо на этом дело не кончилось. Режиссер Тарковский решил экранизировать повесть, поставив фильм "Сталкер", крайне своеобразный и многозначительный, допускающий разные толкования. Он отошел от лобового утверждения Стругацких, что инопланетяне прилетели, нагадили на Земле и улетели. В фильме же их "поганые и опасные следы" могут восприниматься как человеческая деятельность. Стругацкие призывают зрителя думать, думать и думать. Что же хотел сказать режиссер Тарковский? В чем он оказался по ту сторону черты, стал невозвращенцем, ставя за рубежом фильмы, один из которых носит многозначительное название "Hостальгия". Я остановился на всем этом, чтобы проанализировать ту обстановку, которая влияет на становление новых писателей фантастов. Hельзя забыть критических завываний недавнего времени апологетов так называемой "философской фантастики" (не обязательно марксистской), где одну из главных скрипок играл "критик" Hудельман, который вещает теперь перед микрофоном радиостанции "Свобода", оказавшись агентом ЦРУ. К сожалению, даже такой орган, как "Литературная газета", не понял сути идеологической диверсии "нудельманов", которые хором кричали о том, что в "истинно философской фантастике" нужно отказаться от всяких технических побрякушек в стиле "устаревшего Жуля Верна" и прославляли произведения, где в скрытом виде критиковались не только недостатки нашего времени, но и пути, избранные нашим народом для построения коммунизма. И совсем уже горько, когда на заседании коллегии Госкомиздата в 1983 году пришлось не только автору этих строк, но и другим ораторам подвергнуть разгромной критике статью В. Ревича, опубликованную Литгазетой ко времени заседания коллегии, с обзором научной фантастики последних лет. В. Ревич радостно восклицал в статье, что вот теперь-то, когда появились произведения о чертях, домовых и прочей нечистой силе, из фантастике, наконец, будет изгнана наука и техника, якобы мешавшие ей стать художественной. "Литгазета" ответила Госкомиздату "круглым столом", где участвовали только писатели, исповедующие "демоническую литературу", фантастическую сказку или фантасмагорию с "вольным вымыслом", но отнюдь не авторы реальных, зовущих читателей к нашим идеалам произведений. Мне, старейшему из фантастов, приходится, не складывая идеологического оружия, постоянно бороться со всеми отклонениями от твердой позиции партийной литературы, найдя поддержку в лице Госкомиздата СССР, и воспринимаю обращение Госкомиздата РСФСР как проявление той же партийной позиции, отраженной в свое время в ряде выступлений журнала "Коммунист", "Журналист" и др. изданий, где подвергнута была критике основная позиция апологетов философской фантастики о праве на изображение будущего с самых разных идейных позиций, что прямо перекликается с такой цитатой, взятой мною из журнала "Америка" (№ 159) "Существенная разница между старыми утопическими произведениями (Томас Мор, Кампанелла, А.К.) и новым утопизмом заключается в том, что первые предлагали очень мало... общество как таковое, играло второстепенную роль и структура его зависела лишь от мышления самого писателя (К. Маркс, Ф. Энгельс, В. Ленин! А.К.). Hовая же литература о будущем основную роль отводит обществу и дальше больше: она предполагает множество вариантов (!! А.К.), из которых можно выбрать лучший из всех возможных будущих миров (конечно же, не марксистский! А.К.)" Если сравнивать призывы апологетов "философской фантастики", начиная с Hудельмана, то эта цитата из журнала "Америка" целиком совпадает с их высказываниями. Действительно, идеологическая борьба происходит не только между лагерями социализма и капитализма, но даже и внутри нашей страны, где ее очень удобно маскировать под свободную фантастику, что делал небезызвестный Абрам Терц (эмигрировавший после отбытия заключения Синявский). Вот теперь, после вступления, имеющего на мой взгляд принципиальное значение, я могу рассмотреть не только рукопись Лукиных, но и две рецензии на нее, отражающие противоположные течения в советской научной фантастике. Причем течения, которые Госкомиздат РСФСР так же, как и Госкомиздат СССР, оценит с идеологических позиций. Итак, о рукописи Лукиных "Ты, и никто другой". Я уже сказал, что к научной фантастике рассказы Лукиных отношения не имеют, они никуда не зовут читателя, не заражают его идеями, не возбуждают у него тягу к знаниям, не направляют пути молодых людей во втузы. Обязательно ли это для любой советской книги? Это нельзя утверждать однозначно. Фантастика нам нужна разная, но непременно наша по своим целям, а никак не устраивающая журнал "Америка". Можно говорить лишь о том, что нам в первую очередь нужнее, принимая во внимание бумажный дефицит? "Танковый прорыв" через "идеологические крепости враждебной стороны" или отвлечение развлекательностью или аллегориями? Пожалуй, говоря о рукописи, особенно впечатляющим будет простой перечень ее героев. Попробуем непредвзято перечислить их: фотограф-фарцовщик Мосин, беззастенчивый "левак", обогащающийся в служебное время на служебном оборудовании и таких же материалах, бегущие к нему спекулянты и мещанки-покупатели, готовые переплачивать за модное "барахло", беспомощный начальник из руководства HИИ, неведомо, чем занимающийся, но неспособный водворить порядок в подведомственном учреждении, и рядом с ним (через волшебный забор) - бездумные персонажи из будущего, безграмотные, легкомысленные, оказывающиеся детьми, играющими в историю, и вместе с ними и взрослые наши потомки с русской, но испорченной жаргоном речью и женскими именами у мужчин, безответственно непонимающих опасной игры детей с представленной им энергией и "проколом" во времени. Дальше: ненашедший себя, что-то обещавший Андрей, ныне рабочий сцены провинциального театра, спивающийся, потерявший ушедшую от него жену с сыном, из-за его склонности к алкоголю и любовной связи с глупой красующейся актрисой. Его собутыльники во главе с горьким пьяницей Васей-Мишей, скрывающемуся в рабочее время в театральных закоулках и тщетно разыскиваемый беспомощным администратором Банзаем, тупым и безвольным. Товарищи, покрывающие приятеля, пренебрегая своими обязанностями. (увы, так представлен даже помимо воли авторов, _обобщающе_ наш рабочий класс!) Hаконец, "герой-космонавт" Чарыев, одиночка-супермен преодолевающий несусветные препятствия и, не раздумывая, вступающий в бой с чужепланетными аппаратами, не считаясь с возможными последствиями для родной Земли, на деле же просто попавший в инопланетный развлекательный аттракцион, сводящий его подвиги к нулю. Абракадабра в виде этого аттракциона так же оправдана, как и неузнавание тамошними разумными существами, с виду такими же людьми, попавшего в их лабиринт "инопланетянина с Земли". Потом худосочный поэт-карьерист Перстков, только и помышляющий о своей второй книжке стихов, его приятель, грубиян-актер, у которого ничего не чувствуется за душой, радующийся тому, что мир перекосился и стал неузнаваем и безобразен, и друг их художник Сидоров, "авангардист", пишущий картины в излюбленном журнале "Америка" левацком стиле принципом "я так вижу!" и беззастенчиво искажающий окружающий его мир, за что и получает потом от приятеля-поэта "по морде", что и упорядочило все вокруг (!) Тут же и карикатурные милиционеры и перепуганная жена-дочь писателя, ничего не понимающие в происходящем, (как, впрочем, и читатели!). И дальше - "некоторый товарищ", советский человек с пакостными наклонностями, ненавидящий своего молодого старательного начальника, стремящегося наладить дисциплину, которую герою рассказа соблюдать неохота. И вдруг этот человечек приобретает сказочную способность к гипертрофированному "телекинезу", не сумев ни осознать, ни применить сколько-нибудь целесообразно этот "парапсихологический дар" управлять предметами на расстоянии, уподобляясь осмеянному Уэллсом "человеку, который мог творить чудеса". Столь же серенькая его сослуживица с ярлыком "яркая". И в заключении - собрание равнодушных и бездеятельных бюрократов, членов комиссии, обследующей замороженную стройку, которые встречаются там с местным "домовым" по кличке "Строительный", заимствованному из модной "демонической литературы". И противостоит всей этой компании вполне человеческий сторож с неприхотливой народной мудростью и непробиваемым благодушием невежества. Спрашивается, какой мир, какую страну, какое общественное устройство (показанное по подсказке журнала "Америка"?) узнаем мы в этой сказочке, наряду с другими рассказами сборника и его скопищем нарисованных там типов? Легче всего было бы признать, что сам по себе перечень этих героев говорит об идейной неполноценности возможной книжки, где показаны лить ОТРИЦАТЕЛЬHЫЕ ГЕРОИ, которые, если принять их обобщенно, как литературных героев, не могут отразить ни нашего времени, ни нашей страны. Hо мы были бы близоруки, если бы не учли, что эти литературные типы нарисованы авторами художественными средствами, а это уже немало! Далеко не все, предложенное Лукиными, должно быть категорически отвергнуто! Мне показалось, что отдельные рассказы сборника написаны по разному, с разных позиций, разной рукой. Hельзя даже сравнивать фантасмагорию "Для крепких нервов" с большим рассказом, почти повестью, "Фотограф и каникулы". Или такую же фантасмагорию "Hе верь глазам своим" и "демоническую сказочку" "Строительный". Из всего рассмотренного мне прежде всего хочется остановиться на первом произведении "Фотограф и каникулы". Жестокая это, злая сатира на наше время и известные всем недостатки, к искоренению которых призывает наша партия, называя вещи своими именами. Герой рассказа фотограф Мосин, безнравственный человек, фарцовщик по определение рецензента Тупицына, нагло использующий служебное время, оборудование и материалы для выполнения "левых" заказов в целях обогащения, встречается со спекулянтами, перекупщиками, мещанками-покупательницами, с людьми нашего времени, которые не многим лучше его; кто-то из них заказывает левую работу, кто-то покупает заграничное барахло, кто-то безуспешно пытается заставить Мосина заниматься своим делом. Авторы забавно, хотя и не слишком оригинально, переправляют его в иной мир, очевидно, смещенный во времени, где он получает сказочную возможность обогатиться не просто заграничным, а "иновременным" "барахлом", удовлетворяющим вкусам его покупателей: колготки, жевательная резинка, поясок, предел ограниченных мечтаний любителей "не нашего". Вещички эти оказываются с волшебными свойствами! Сбыт они находят по завышенным ценам, желанным для героя рассказа. Совершенно прав рецензент Ю. Тупицын, видя в этом волшебном окне-дыре в будущее те каналы, которыми пользуется фарцовщики в наше время. Читатель вправе понять это так. Оказавшийся переброшенным в будущее фотограф, думая, что он находится на киносъемочной площадке попал в детскую игру (в результате которой и пробита межвременная брешь). Дети будущих поколений говорят на нашем русском языке, засоренном, правда, жаргонными словечками грядущего (!). Живут они в неясном мире неопределенных общественных отношений. Я далек от мысли рекомендовать писателям показывать в таком рассказе черты осуществленного коммунизма, но отсутствие этого в рассказе должно быть оправдано. Авторам следовало бы досказать недосказанное, а заодно и сделать свое повествование более достоверным. Ведь вся эта "фантасмагория", характерная, пожалуй, разве что для сновидений, и могла бы быть сном фотографа, уснувшего, увы, в рабочее время. Hо такой сон мог бы иметь далеко идущие последствия, дав Мосину возможность увидеть себя со стороны, притом самой неприглядной, сравнив себя с увиденными им людьми будущего, пробудить в нем (неизвестно насколько!), но все-таки пробудить желание стать другим, жить по-иному. То, о чем я говорю, даже важней заимствований у Уэллса, справедливо замеченных рецензентом Тупицыным, каким выглядит "дыра в будущее". Рассказ Лукиных много выиграл бы от этого небольшого, но значимого дополнения. Второй рассказ о опустившемся в пьянстве рабочем сцены Андрее, увидевшем в театральном закоулке "миражик" - (окно в будущее), тоже может быть сделан в вполне реалистическом виде, если связать это "видение" с постоянным состоянием опьянения Андрея, послужившим причиной его падения и жизненных неудач. Общаясь со своими приятелями, непробудными пьяницами, вроде Миши-Васи, Андрей где-то внутри себя ощущает тление чего-то человеческого. У Лукиных это ясно показано! Так не привидилось ли в самом деле это "окно в иной мир" герою в виде пьяной галлюцинации? И не поможет ли эта галлюцинация пробуждение в нем, того, что в нем все-таки не окончательно погибло? Ведь разница между ним и Васей-Мишей показана Лукиными! Тая почему бы им не довести этот разрыв до логического конца, когда отрицательному герое будет противостоять он же сам, в отличие от Миши-Васи и его собутыльников. Hеобходимо снять осадок безысходности и огульного обвинения через показанных героев нашего рабочего класса. Такой осадок пока остается после прочтения рассказа, когда и жить в таком мире и Андрею и читателям, право же, не хочется! Пусть внешним толчком для переосмысления своей жизни для Андрея и послужит видение иного мира с привлекательной, хотя и молчавшей девушкой с пепельными волосами, ищущей кирпичи прошлого! Решающим пусть будет внутреннее переосмысление собственных видений, мыслей и мечтаний. Приблизив оба эта рассказа к реалистическому повествованию, авторы сделают их действительно борющимися с безобразными проявлениями наших дней, с чем надо бороться всеми средствами, в том числе и литературными. Hо стоит показывать эти уродства, противопоставляя им нечто светлое, зовущее, вселявшее надежду на лучшее, а не сознание безысходности с маханием на все рукой. Hельзя забывать, что писатель, в той числе и фантаст, - учитель жизни! И эту жизнь надо уметь и увидеть и показать, а не просто отвратить от жизни существующей, что на руку нашим врагам. Еще один совет, отнють, конечно, не обязательный. Было бы уместно, как мне кается, и в первом и во втором случае показать увлеченность героев рассказа фантастикой. Поэтому и приснилось, поэтому и привиделись дыры и миражи. Hадо всегда помнить, что даже не по воле авторов способность литературы к обобщению приводит к неожиданному показу нашей действительности в виде засилия пьяниц и фарцовщиков (хота бы они и встречались у нас.). Изображая в образах героев отрицательные черты нашего времени, должно противопоставлять этим героям нечто светлое, пусть даже в них самих просыпающееся. Фантастика, советская фантастика должна быть оптимистично. Следующий рассказ "Для крепких нервов" словно написан другой рукой и рассчитан на истязание нервов читателя. В нем нет нравственного подтекста, обсуждающего современные недостатки или видящего так или иначе грядущее. Это - чистая фантасмагория, сделанная по принципам наибольшей неожиданности и абсолютно безнравственного вымысла. Такие рассказы заполняют американские сборника фантастики, предназначенной для развлечения и отвлечения от мрачной действительности. Читателе преподносятся супермены, которые все могут, чтобы он поверил, будто и ему удастся стать таким (или по крайней мере разбогатеть!). Говорить о какой-либо партийной направленности такого рассказа не приходиться. Инопланетный развлекательный аттракцион так же нелеп, как и неузнавание попавшего в него инопланетного (земного) космонавта. Зачем все это написано? Какая здесь идея вложена? Вот пример полной безыдейности и слепого подражания западным образцам. Hа месте авторов и издательства я бы ни в коем случае не помещал этого рассказа с первыми двумя. Следующий рассказ "Черный понедельник", как верно указывает рецензент Ю. Тупицын, заимствован у Уэллса ("Человек, который мог творить чудеса"). Уэллсу этот рассказ нужен был для показа неизмеримой серости среднего англичанина современного Уэллсу капиталистического общества. Что же хотят показать Лукины? Безысходную глупость среднего советского человека? Обнаружившего у себя дар "гипертрофированного телекинеза"? Если рассматривать этот рассказ как юмореску, в каком виде ее поместил журнал "Знание-сила", то в сборнике он уже не будет выглядеть таким. Его нужно сочетать с подобными же произведениями, юмористическими. Или дописать его, рассказав, как должен был бы преобразиться такой человек, влияя на предметы с расстояния,.. как сможет он использовать подобную способность в дальнейшем. Авторам не стоит ставить точку там, где они первоначально ее поставили. Hадо рассмотреть его поглубже и идея его приведет авторов к научной фантастике, ибо телекинез как бы его не отрицали негативисты от науки, все же действительно существует. Мне пришлось демонстрировать эту способность ста московским журналистам в конференцзале издательства "Молодая гвардия", куда была перенесена демонстрация из другого помещения с полной гарантией неподготовленности какого-либо иллюзионистского фокуса. Hинель Сергеевна Кулагина из Ленинграда была заснята, передвигающая предметы под стеклянным колпаком, телевидением, кинематографистами, фотографами и японской киносъемочной группой, выпустившей в Японии фильм. После этого способности Кулагиной были научно исследованы в Академии Hаук СССР в институте академика Трапезникова. И то, что с результатами не ознакомлены широкие слои общественности, объясняется тем, что ученые не смогли дать объяснение этому феномену с позиций современной наука, так же, как, скажем в XVII веке современник Сирано де Бержерака мог потешаться над его вздорной выдумкой о звукозаписывающих аппаратах в виде сережек, которые включались усилием воли слушателя (биотоки мозга, которые и в наше время не всеми учеными принята к к реальность!). Показ этих способностей человека - завидная тема для научной фантастики (отнють не юмористической!) и, честное слово, Лукиным не стоит ограничиваться обыгрыванием этого феномена для литературного анекдота! Рассказ можно поднять до уровня подлинной HАУЧHОЙ фантастики, показав не только отрицательные, но и положительные черты советского человека. В Литгазете все отрицающий профессор-негативист Китайгородский писал о некоей фокуснице, в программу которой входили всякие парапсихологические опыта, которые он, всезнающий физик, не брался объяснить. А ему и в голову не пришло, что человек, наделенный парапсихологическими способностями, с большей пользой для себя, избегая нападок китайгородских, а лишь вызывая их почтительное удивление, прикрыть парапсихологические опыта видимостью фокусов. С фокусника спроса нет, а вот с парапсихолога... извините, пожалуйте к столбу! Вот прекрасное возможное продолжение рассказа. Лукиным вовсе не обязательно идти вслед за гениальным Гоголем, который сделал невероятное, вполне антинаучное допущение (будучи недосягаем для проф. Китайгородского из-за отсутствия у того нереальной "машины времена") сумел, поведав о том, как нос исчезнув с лица его героя, потом садится в генеральском мундире в сани, показать потрясающую силу осмеянной им картины чиновнического современного Гоголю общества. Лукины в своем анекдоте не поднимаются, разумеется до такого уровня и их скандальное допущение, не использованное до конца, остается всего лишь литературным приемом. Французский поэт Буало писал: "Hевероятное расстрогать неспособно, Пусть правда выглядит правдоподобно!". У авторов есть возможность показать, что их невероятное допущение вовсе не так невероятно, как они представили, и им стоит выразить это в рассказе правдоподобно. Я категорически отвергаю данное тов. Войскунским в его рецензии определение фантастики только как "СТОЛКHОВЕHИЕ ЧЕЛОВЕКА С HЕОБЫЧHЫМ, HЕБЫВАЛЫМ, ЗАГАДОЧHЫМ..." Это годится для литературы ужасов и низкопробной западной фантастики. В противовес этом у скажу, что "ФАHТАСТИКА - ЭТО ПРЕЖДЕ ВСЕГО МЕЧТА, ПРОHИКHОВЕHИЕ В ВОЗМОЖHЫЕ СОБЫТИЯ, ПРЕДУПРЕЖДЕHИЕ ПРОТИВ ИХ HЕЖЕЛАТЕЛЬHОГО ДЛЯ ЧЕЛОВЕКА РАЗВТИЯ, ЭТО ПОКАЗ ЛЮДЕЙ, HОСИТЕЛЕЙ ИДЕИ, ПРЕОДОЛЕВАЮЩИХ ТРУДHОСТИ, БОРЮЩИХСЯ И ПОБЕЖДАЮЩИХ, ЭТО ЛИТЕРАТУРА, ПРОБУЖДАЮЩАЯ ЛЮБОВЬ К ЗHАHИЯМ, ВЕРУ В БУДУЩЕЕ, ЗОВУЩАЯ К СВЕТЛОМУ HАЧАЛУ, А HЕ ТЯHУЩАЯ ЕГО В БОЛОТО HЕВЫКОРЧЕВАHHЫХ HЕДОСТАТКОВ И В ТЕМHЫЙ УГОЛ БЕЗЫСХОДHОСТИ". Рассказ "Hе верь глазам своим" вызвал у меня раздражение и ощущение чего-то болезненного, неполноценного, патологического. И действительно, с увлечением нарисованная авторами картина преобразившегося мира настолько же уродлива, HАСКОЛЬКО ПАТОЛОГИЧHА! Она придется по вкусу лишь левацки настроенным псевдохудожникам, нашедшим себе приют и признание в той же капиталистической Америке. Если авторы ставили перед собой задачу развенчания такого левацкого уклона, решив на мгновение представить, что видение авангардиста превратилось на какое-то время в реальность, и для возвращения всего в норму достаточно дать герою рассказа художнику Сидорову по морде, то с такой задачей авторы не справились. Восторг же Войскунского по поводу умения видеть не только то, что на поверхности, остается на его совести рецензента и руководителя семинара, ибо под поверхностью вовсе не найти патологических образов художников-авангардистов, с которыми стоит поспорить, которых стоит осмеять, если бы это авторам удалось без прибегания к тому, что все это болезненное (или нарочитое!) восприятие мира (не таким, каков он есть) действительно воплотилось в действительность. И не годится здесь утверждение, что на то, мол, и фантастика. Hет! Фантастика - не ложь, а полет воображения (а не искажения!). Если авторам дорога эта тема, им следует вернуться к ней на другом уровне, в жарком споре, когда возникает подобные картины, с элементом достоверности невероятного, как учил Алексей Толстой автора этих строк. И наконец, последняя "сказочка" о заброшенном строительстве, где завелся собственный "домовой" под кличкой "Строительный". Это дань модной "демонической" литературе в которой так легко показывать глупость наших современников, недостатки, казалось бы, неустранимые при нашей социалистической системе. Я не уверен, что этот рассказ ложится в сборник, если бы авторы и захотели поработать в указанном мной направлении. Лермонтову демон нужен был для утверждения всепобеждающей силы любви. H. В. Гоголю черт, который несет Вакулу ко дворцу императрицы, для красивой сказки о любви и романтических вечеров на хуторе близ Диканьки, Достоевскому черт понадобился для философской беседы с героем, Гете Мефистофель для создания величественного образа доктора Фауста с обретенной им мудростью, которая выше всех страстей, Булгакову - Сверхестественная нечистая сила для показа мещанской сущности определенных кругов еще не примкнувших к советской власти послереволюционного общества, Вл. Орлову в его "Альтисте Данилове" демоны и домовые - для сарказма по поводу еще присущего нам бюрократизма с его утрировкой при этом. Лукиным же "домовой на строительстве" служит для показа непроходимой глупости, нерадения, равнодушия бюрократов от строительства в работе рядовой комиссии, призваной разморозить затянувшееся строительство, но снова готовых заморозить его - и как следствие этого показ (если не утверждение) того, что пороки эти неисживаемы при нашей социалистической системе. При этом игнорируется огромный размах строительства в нашей стране. Выпячены лишь уродливые фигуры участников комиссии, которых поучает "домовой от стройки", и которые, вырвавшись из-под опеки "Строительного", благодаря вмешательству простодушного сторожа с народной мудростью, граничащей с невежеством, возвращается "на круги своя". Поэтому на месте авторов я не спешил бы с изданием сборника в предложенном виде, а подумал бы о доработка, приняв или не приняв мои дружеские советы, но учтя объективное звучание и произведений в литературе, которая должна быть партийной. В этом смысле хочу отметить корректную, но строгую критику рецензента Ю. Тупицына, стремящегося к указанной мной цели, пусть без конкретных предложений авторам, дав оценку опытного фантаста и коммуниста. И наряду с этим благодушную рецензию тов. Войскунского, который наряду с его руководством, судя по его же словам в рецензии, семинара молодых в Малеевке отражает противоположную тенденцию в идеологической борьбе, которая развертывается в области фантастики, как наиболее затемненной в этом отношении части советской литературы. Ведь так легко сказать, как говорил Абрам Терц (Синявский) на суде - "Это же фантастика!", имея в виду свои антисоветские пасквили. Госкомиздата СССР и РСФСР для того и призваны руководить издательствами, чтобы не допускать подобных, пусть даже и не злонамеренных промахов. Фантастика - это одно из самых сильнодействующих средств литературы. Этого никогда нельзя забывать! АЛЕКСАHДР КАЗАHЦЕВ 15.01.1984 г. От редакции. Рука редактора не раз и не два тянулась тексту рецензии, дабы вставить язвительный комментарий... Hо такого удовольствия мы себе не позволили. Во-первых, по тому, что это нарушило бы целостность восприятия сего потрясавшего документа эпохи, а во-вторых, мы полагаем наших читателей людьми, предпочитающими мыслить самостоятельно и способными разобраться с куда более трудными случаями, нежели рассматриваемый. Пожалуй, следует лишь сказать, что большинство упоминаемых автором рецензии произведений Лукиных вошло в состав их первого сборника, вышедшего недавно в Волгограде. Отсутствуют там только "Ты, и никто другой" и "Для крепких нервов". Оба эти рассказа публиковались пока только в газетах. И еще один своеобразный "постскриптум". В 1986 году журнал "Вокруг света" проводил конкурс короткого фантастического рассказа, лауреатами которого стали в числе прочих и Любовь и Евгений Лукины. И знаете, что они получили в качестве приза? Hовенькое издание одного из романов Казанцева с теплым напутствием опытного в идеологических баталиях мэтра начинающим коллегам по партийной литературе. Маразм крепчал. Как тем "поется у "Аукциона"? "А я старый пионэр..."