Но КГБ и ГРУ не только не координировали свои действия, но и соперничали, и зачастую радовались неудачам друг друга.

Как сознавался Семичастный, «между представителями Министерства обороны и КГБ существовало многолетнее противостояние. Причиной была военная контрразведка». Она была Третьим управлением КГБ и не подчинялась Министерству обороны. «Я не знаю ни одного генерала, который с радостью позволял бы заглядывать в его планы и приказы» [148] .

Серов не без злорадства писал о череде измен и провалов в разведке КГБ в 1961 году. «В 1961 году изменил Родине офицер КГБ, который вместе с женой ушел в Западную Германию сразу же после награждения его орденом Красного Знамени “за выполнение особого задания”. Затем изменил Родине подполковник КГБ, работавший резидентом в Финляндии, который вместе с женой и ребенком ушел к американцам» [149] . Речь шла о Богдане Сташинском, награжденном орденом за убийство Степана Бандеры в Мюнхене в 1959 году, и о сотруднике резидентуры КГБ в Хельсинки А. М. Голицыне. Сожалел Серов только о том, что у Шелепина «не упал ни один волос с головы за эти провалы» [150] .

В июне 1961 года было созвано совещание руководителей КГБ и ГРУ с участием и некоторых резидентов. «Тем не менее заметного улучшения отношений не произошло. В ГРУ по-прежнему смотрели на КГБ как на контролирующую организацию. И действительно, военная контрразведка КГБ и ее особые отделы имели прямые обязанности надзирать за ГРУ, так как они являлись неотъемлемой частью Советской армии, а за армией чекисты следили всегда» [151] .

В октябре 1961 года Серов участвовал в работе XXII съезда КПСС лишь в качестве делегата с совещательным голосом. Его не оставили в ЦК нового созыва. Зато Шелепин пошел на повышение, став секретарем ЦК, а затем и председателем Комиссии партийного контроля ЦК КПСС.

С 13 ноября 1961 года во главе КГБ оказался бывший руководитель украинского и советского комсомола Владимир Ефимович Семичастный, представитель хрущевского молодняка, не имевший до этого какого-либо опыта работы в спецслужбах.

О Семичастном Серов писал, что «характерная особенность у нынешних молодых руководителей – это показная любезность и внутреннее враждебное поведение… Откуда эта гадость у них взялась». В другом месте воспоминаний Серов называл Семичастного «наглым ничтожеством» [152] . «Дело Пеньковского», о котором речь пойдет ниже, еще больше рассорит КГБ и ГРУ.

В целом в годы правления Хрущева роль и самостоятельность военно-силового и внешнеполитического истеблишмента в системе советской власти была резко понижена. Был принят новый принцип: руководители силовых структур – военного ведомства и КГБ, министр иностранных дел – не должны входить в состав Президиума ЦК.

В высших военных и дипломатических кругах не осталось никого, кто мог бы сказать «нет» Хрущеву в его начинаниях.

Устранение «антипартийной группы» сделало Хрущева беспрекословным единоличным правителем. Байбаков замечал изменения в стиле руководства: «После того как Пленум ЦК вывел из состава Президиума Молотова, Маленкова, Кагановича, власть Хрущева неимоверно усилилась, ему уже никто не мешал верховодить, принимать важные государственные решения келейно, в узком кругу. Хрущев отвергал все, что хоть как-то могло затмить его роль в руководстве партией и страной… Хрущев стал делать то, что ему хотелось» [153] .

В 1958 году Хрущев совместил посты главы партии и правительства, став еще и председателем Совета Министров СССР.

Академик Андрей Дмитриевич Сахаров подтверждал: «Манера Хрущева держаться уже в 1959 году была совсем иной, чем та, которую я наблюдал на заседаниях Политбюро в 1953–1955 годах… Тогда он явно старался быть в тени. Теперь же с видимым удовольствием был на первом плане, задавал выступающим острые вопросы, иногда перебивал их, давая часто понять, что последнее слово принадлежит ему. На меня он тогда произвел впечатление умного, истинно крупного человека, быть может чересчур самонадеянного и податливого на лесть… и с недостатком общей культуры…» [154]

Интересно, но очень похожую мысль высказал известный итальянский журналист, много лет проработавший в Москве спецкором «Униты», и политик Джузеппе Боффа: «Наслоения заимствований из прошлого опыта развития Советского Союза приводили к тому, что для манеры мышления Хрущева был характерен явный эклектизм в том смысле, что различные моменты этого исторического опыта складывались в его суждениях в причудливые комбинации, не будучи подвергнуты отбору зрелого осмысления, который характерен для подлинной культуры мысли. Одна черта поражала многих, кто близко знал этого человека: в его культуре сочетались и чередовались озарения острой и могучей мысли и тяжелые пробелы невежества, элементарные, упрощенные представления и способность к тончайшему психологическому и политическому анализу» [155] .

Петр Ефимович Шелест – один из руководителей компартии Украины – запишет в дневнике в январе 1960 года: «К сожалению, но факт – постепенно создается культ Хрущева, и в этом прежде всего повинны наши идеологи и пропагандисты из центра. Откуда идет вся эта “кислая закваска”. Больше всех стараются Суслов и Пономарев, да не отстают и другие “деятели”. Очевидно, придет время, и будем снова говорить о культе и разоблачать его. Во что же остается верить?» [156]

Вторым человеком в стране становилась новая фигура – Фрол Романович Козлов. На 14 лет моложе Хрущева, он начал трудовой путь разнорабочим на текстильной фабрике, затем окончил политехнический институт с дипломом инженера-металлурга. В 1939 году стал парторгом металлургического завода, а с 1940-го и почти до конца войны работал секретарем горкома партии в Ижевске, одном из главных центров оборонной промышленности. Поработав в аппарате ЦК партии, Козлов отправился вторым секретарем в Куйбышевский обком, а в 1950 году – сразу первым в Ленинградский горком. С 1953 года в его подчинении оказывается уже не только вторая столица, но и вся Ленинградская область. В 1958 году Козлов стал первым заместителем Председателя Совета Министров СССР, то есть самого Хрущева. С 1960 года еще и секретарем Центрального Комитета КПСС, де-факто вторым [157] .