Промышленная академия, где готовили кадры руководителей индустриализации для строек и объектов первой и последующих пятилеток, считалась престижным учебным заведением. Она находилась в ведении Совнаркома, который тогда возглавлял Алексей Иванович Рыков. Хрущев появился в Промакадемии, когда сталинцы схлестнулись с бухаринцами, «правыми», одним из лидеров которых и был Рыков.

«В этой борьбе моя роль резко выделялась в том коллективе, и все это было на виду у Центрального Комитета, – вспоминал Хрущев. – Поэтому всплыла и моя фамилия как активного члена партии, который возглавляет группу коммунистов и ведет борьбу с углановцами, рыковцами, троцкистами в Промышленной академии… Через эту мою деятельность в Промакадемии меня, видимо, и узнал Сталин. Сталину, конечно, импонировало, что наша партийная организация поддерживает его. Я и сейчас считаю, что поддержка линии, выразителем которой в то время являлся Сталин, была правильной» [49] .

Бухаринцы потерпели поражение, в конце 1930 года главой правительства стал Молотов. А Хрущева в ЦК заметили – и не только потому, что его воспринимали как человека Кагановича. По словам историка Юрия Николаевича Жукова, «счастливым лотерейным билетом» для Хрущева стало знакомство в Промышленной академии с учившейся там Надеждой Аллилуевой, которой понравился улыбчивый рубаха-парень [50] . Аллилуева – супруга Сталина. И она поведала мужу об активном секретаре своей парторганизации.

В 1930 году группа из 6–7 первых выпускников Промакадемии во главе с секретарем парткома Хрущевым была принята Сталиным [51] . Они познакомились лично. «С этого момента начинается стремительный взлет Хрущева» [52] .

В январе 1931 года он стал первым секретарем Бауманского райкома партии, а затем Краснопресненского. Через год Хрущев стал вторым секретарем столичного горкома, где правил Каганович.

Микоян наблюдал за стремительным восхождением: «Хрущев ведь сделал карьеру в Москве за два-три года. Почему? Потому что всех пересажали. Ему помогла выдвинуться Аллилуева – она его знала по Промакадемии, где он активно боролся с оппозицией. Вот тут он и стал секретарем райкома, горкома, попал в ЦК. Он шел по трупам» [53] .

Каганович, занимая одновременно три важных поста – первый секретарь Московского горкома и обкома и первый заместитель Сталина в ЦК – управление Москвой с удовольствием переложил на плечи Хрущева. Благо Московский горком партии располагался на Старой площади, там же, где и ЦК ВКП (б). Каганович выделял время лишь для крупных проектов, как строительство метро или Генеральный план развития столицы.

Никита Сергеевич же занимался всем городским хозяйством вместе с председателем исполкома Моссовета Николаем Александровичем Булганиным. Они и жили в одном доме, на одной лестничной площадке, дружили семьями. Сталин и приглашал их вместе, иронично называя «отцами города». Москву активно перестраивали. Взрывами снесли стену Китай-города, Сухареву башню, Иверские ворота, вырубили все деревья на Садовом кольце. В 1935 году Политбюро приняло решение о генеральном плане реконструкции Москвы [54] .

Тогда же Хрущев сменил Кагановича на посту главы Московского обкома.

Хрущев проявил себя как верный сталинец. «Я всей душой был предан ЦК партии во главе со Сталиным и самому Сталину в первую очередь» [55] , – напишет Хрущев в воспоминаниях.

Когда начались репрессии и показательные процессы, Хрущев был в первых рядах самых решительных борцов с «врагами народа». За три дня до окончания процесса над Зиновьевым и Каменевым в 1936 году он требовал для них смертной казни: «Всякий, кто радуется успехам нашей страны, достижениям нашей партии под руководством великого Сталина, найдет для продажных наймитов, фашистских псов из троцкистско-зиновьевской банды лишь одно слово: и это слово – “расстрел”».

После окончания процесса над троцкистами в 1937 году кульминационным пунктом их осуждения стал 200-тысячный митинг москвичей на Красной площади при 27-градусном морозе с ударным выступлением Хрущева: «Троцкистская клика – это банда шпионов и наемных убийц, диверсантов, агентов германского и японского фашизма. От этих троцкистских дегенератов исходит трупная вонь» [56] .

30 июля вышел «оперативный приказ № 00447» НКВД о репрессировании бывших кулаков, уголовников и антисоветских элементов, в соответствии с которым создавались республиканские, краевые и областные тройки в составе первых секретарей партии, наркомов внутренних дел, начальников краевых и областных управлений НКВД и местных прокуроров. Эти тройки уже получали право применять любые виды наказаний – вплоть до расстрелов. Для каждой республики и области утверждались предельные цифры по каждой категории.

Но многим руководителям установленные цифры показались слишком маленькими, они просили еще. Среди таких руководителей был и Хрущев, запросивший самые большие лимиты в стране – просил причислить во вверенной ему Московской области к первой категории (расстрел) 8500 человек, а ко второй (арест на длительный срок) – 32 805. Политбюро утвердило 5 тысяч в первую и 30 тысяч – во вторую [57] .

Владимир Семичастный, который во время Карибского кризиса возглавлял КГБ, писал: «Во время сталинских репрессий Хрущеву не удалось сохранить свои руки “чистыми”. Хотя мы не раз говорили с ним о годах бесправия, он при этом никогда не останавливался на той роли, которую ему самому пришлось сыграть в те годы. Хрущев нигде и никогда не признавал своего участия в репрессиях. Но факты говорят о другом…

К началу 1938 года были репрессированы почти все секретари МК и МГК ВКП (б), большинство секретарей райкомов и горкомов партии Москвы и Московской области, многие руководящие советские, профсоюзные и комсомольские работники, сотни руководителей предприятий, специалистов, деятелей науки и культуры. Естественно, не последнюю роль сыграли и указания Хрущева, и та атмосфера, которую он создавал тогда в Московской партийной организации» [58] .

Хрущев стал кандидатом в члены Политбюро.