Шрифт:
– Все это я, бесстыжая, подстроила… Он на меня и глядеть-то не хотел…
Через час конь Анфисы, тяжело поводя боками, остановился у дома Марины-стрелехи.
Старуха сидела на крыльце и жалобно всхлипывала.
– Уехал? – упавшим голосом спросила Анфиса.
– Уехал, уехал, родимый… – Но, разглядев, кто перед ней стоит, Марина вдруг ожесточилась: – Нет, тебя дожидается! Срамница! Человек на войну уезжает, а она… Председатель!.. Бога не боишься, хоть людей бы постыдилась… Ох, пусто у меня в домике стало… – запричитала снова Марина.
Резким порывом ветра сдунуло с коленей старухи какую-то бумажку. Анфиса на лету подхватила ее. Она сердцем угадала, что это была за бумажка.
«Анфиса, родная моя! Я не хочу говорить на прощанье о том, что произошло между нами. Вся эта чепуха с Варварой у тебя скоро пройдет, и ты, пожалуйста, не мучай себя, не расстраивайся… А если со мной что-нибудь случится, прошу тебя – позаботься о моем сыне. Ведь у меня дороже его да тебя нет никого на свете…»
Анфиса как подкошенная опустилась на ступеньку крыльца и, прижимая письмо к лицу, зарыдала.
– Что! Пробрало, видно? Совесть заговорила?
Анфиса подняла на старуху мокрое, заплаканное лицо:
– Ох, Марина, Марина, ничего-то ты не понимаешь. Ведь я его… Ох, люблю… больше жизни люблю…
– Во те страсти какие… – с изумлением прошептала старуха. – То-то он, родимой, сегодня ровно не в себе: Анфиса да Анфиса… Дак чего ревешь, дуреха? – вдруг закричала Марина. – Скачи скорей! Может, на перевозе перехватишь. Он к Фролову собирался зайти…
Марина сама помогла ей сесть на коня.
Быстро набегали сумерки. Крепчал ветер. Анфиса, прижавшись к гриве, изо всех сил нахлестывала коня.
Поля… луг… перевоз…
Разлетевшегося коня с трудом осадила у самой воды. Спрыгнула на мокрый песок. Холодная волна окатила ее с ног до головы.
На том берегу от лодки в угор поднимались два человека. Лукашин и перевозчик.
– А-э-э-э! – закричала Анфиса.
Ветер отбрасывал голос назад.
Лукашин подал руку перевозчику и зашагал к лесу.
– Родьку… Родьку присылай!.. – в отчаянии закричала Анфиса, приподнимаясь на носки.
«Что же это я? Какой же Родька на войне?» – подумала она, но из груди ее опять вырвался тот же самый крик:
– Родьку, Родьку присылай…
Лукашин остановился. У нее замерло сердце. Мелькнул огонек, полетели искры по ветру… Еще мгновение, и он растаял в лесу…
Она стояла на берегу, вся мокрая, с растрепанными волосами, и неотрывно глядела на то место, где скрылся Лукашин. Конь, вздрагивая всем телом, осторожно перебирал своими теплыми губами по ее плечам, шее…
А по реке с тяжелым грохотом и стоном перекатывались черные с белью волны…
1958
Книга вторая
Две зимы и три лета
Часть первая
Глава первая
Па-ро-ход! Па-ро-ход идет!
С пекашинской горы косиками – широкими проезжими спусками, узенькими, вертлявыми тропками покатились люди.
За разлившуюся озерину попадали кто как мог: кто на лодке, кто на ребячьем плотике, а кто посмелее – подол в зубы – и вброд. В воздухе стоял стон и гомон потревоженных чаек, черные чирята, еще не успевшие передохнуть после тяжкого перелета, стаями носились над головами ошалевших людей.
Так бывает каждую весну – к первому пароходу высыпает чуть ли не вся деревня. Потому что и весна-то на Пинеге начинается с прихода пароходов, с той самой поры, когда голый берег под деревней вдруг сказочно прорастет белыми штабелями мешков с мукой и крупами, пузатыми бочками с рыбой-морянкой да душистыми ящиками с чаем и сладостями.
В этом году никто не ждал даров из Архангельска – пинежские подзолы да супеси вот уже который год подкармливают отощавший город. Мало было надежд и на приезд фронтовиков. Где же им обернуться, когда только что кончилась война? Но давно-давно не видал пекашинский берег такого многолюдья. Ребятишки, девки, бабы, старики – все, кто мог, выбежали к реке.
Пароход из-за мыса не показывался долго. Костерик, наскоро сложенный из не просохшего еще хвороста, не разгорался, и люди, чтобы согреться, жались друг к другу.
Наконец у того берега, под красной отвесной щелью, леденисто сверкнул белый нос.
– «Кyра», «Кyра»! – закричали с насмешкой ребята, явно разочарованные тем, что вместо двинского богатыря-красавца к ним бредет маленький местный тихоход, который был построен пинежскими купцами Володиными еще в начале века.
Пароход с трудом подавался вперед, густо разбрасывая летучие искры по реке. Быстрым течением его откидывало к тому берегу, пенистая волна задирала нос. И уныло-уныло выглядели грязные, свинцового цвета бока, все еще по-военному размалеванные в черные полосы.