Как уже упоминалось выше, многие богословы эпохи опасались, что восстановление титула церковного главы повлечет за собой авторитаризм в принятии решений по управленческим и каноническим вопросам, однако, Тихон смог найти верный баланс в организации собственной деятельности: с одной стороны он дал свободу действий Собору, а с другой – чётко исполнял патриаршие функции в области окормления паствы, выразителя чаяний миллионов верующих. Кроме того, Патриарх стал проявлять себя как политический деятель (здесь прослеживаются параллели с досинодальным периодом), защищая права и интересы православных россиян в сложившейся обстановке, однако, в этой сфере, ему не удалось проводить четкую и последовательную линию. В начале 1918 г. Декретом Совнаркома Церковь была отделена от государства, а в конце года Патриарха кратковременно арестовали, это были первые сигналы от власть предержащих. Стало ясно – реализация одного из важных принципов марксовой теории будет проводиться в полной мере. Период 1919–1920 гг. ознаменовался целым рядом антицерковных мероприятий по закрытию храмов, монастырей и других духовных учреждений, по вскрытию мощей, прямой ликвидации духовенства. Патриарх Тихон был вынужден направить несколько воззваний, в которых обличил безбожную власть, предложил христианам мирную альтернативу противления злу («…силой веры вашей…») и определил, что Церковь не является политическим игроком [10] . Гражданская война, разбившая страну на несколько противоборствующих лагерей, привела к тому, что высшее церковное руководство в мае 1920 г. приняло постановление о предоставлении епархиальным архиереям в регионах временной автономии во внутренних делах в случае разрыва сообщения с Москвой. В ноябре этого же года этот документ принял уже постоянный характер, отделенные военными действиями епархии могли объединяться во временные митрополичьи округа, а единственная епархия могла дробиться на более мелкие административные единицы. Затухание внутреннего братского конфликта не принесло передышки российскому православию. В 1921 г. истекли полномочия высших коллегиальных органов – Священного синода и Высшего Церковного Совета, в этих условиях Тихон принял непростое решение перейти от коллегиальной формы управления к патриархоцентричной. Святитель пытался организовать общецерковное управление в условиях искусственной изоляции: был созданы Временный Священный синод и Епархиальное собрание в Москве, однако, эти органы не получили официального государственного одобрения. Тем не менее, этот шаг позволил выйти, в условиях неполноты соборных органов, из ситуации, когда решение принималось меньшинством голосов по причине отсутствия членов. После ареста первоиерарха РПЦ в 1922 г., высшее управление сосредоточилось в двух управленческих центрах, взаимно дополнявших друг друга в формальных делах: коллегиальных органах (Синод, ВЦС) и на патриаршем престоле (Тихон (Беллавин) и замещавшие его лица). После смерти первого Патриарха ХХ века наступил затяжной период «междупатриаршества», когда первенствующую должность в Церкви из-за усилившихся гонений со стороны советских властей временно замещал местоблюститель патриаршего престола. Важно понимать, что параллельно с построением и подстройкой под государство системы высшего управления в канонической Церкви, существовали и многочисленные раскольнические движения (например, обновленчество), по разным причинам привлекавшие к себе значительную часть прихожан и усложнявшие протекание внутриорганизационных процессов.

В общественном сознании рассматриваемый период ассоциируется с разными вещами, но практически во всех дискурсах или картинах восприятия советского прошлого несколько искажена тема религиозной веры. Политика воинствующего безбожия представляется настолько всеобъемлющей и мощной, что кажется – всякая организация верующих окончательно подавлена. На самом деле, как показывает анализ источников, несмотря на борьбу властей с церковными деятелями, прихожанами и религиозными элементами жизни, жизнь отечественной православной общины продолжалась, пусть и с невероятными издержками. Главным итогом 1917–1918 гг. в церковной среде оказалась выработка программных документов, решение части наболевших вопросов. В условиях внешней и внутренней нестабильности это был важный ответ на вызовы времени. Дальнейшие события продемонстрировали, что реализация многих принятых положений невозможна ни в теоретической, ни в практической плоскости. Однако, Патриарх и епископы старались по мере своих ограниченных возможностей сохранить хотя бы ориентацию на претворение в жизнь «Соборной» программы в рамках зависимого от государства положения. Надо сказать, это им удалось. Церковь в итоге прошла через это жесткое, но важное испытание, сохранив свою каноническую организацию. Впоследствии воззрения участников Собора на систему высшего церковного управления были положены в основу следующих управленческих документов (Положения 1945 г., Уставов 1988 и 2000 гг).

Памятники во все времена являлась важным элементом публичной демонстрации объединяющих идей. Советская власть не стала первопроходцем в этом вопросе, но количественно и качественно расширила возможности такого способа пропаганды [11] . Актуальность закрепления общественных идеалов в скульптурных композициях важна не только с событийной точки зрения (локальные конфликты, домашние чемпионаты и турниры, СВО), но и с ретроспективной. Именно поэтому в настоящее время особый интерес представляет исследование способов организации увековечения значимых для СССР исторических событий и лиц, создание и поддержание советского монументального пространства в различных условиях. Очевидно, что пик сооружения памятных композиций по количеству и качеству пришелся на послевоенные десятилетия, что было обусловлено адекватным финансированием и глубинной необходимостью фиксации событий прошлого. Однако, обращение к начальному, «юношескому» опыту формирования монументальной пропаганды позволяет в значительной мере определить истоки способов показа, а также предсказать дальнейшее развитие этой сферы.

Октябрьская революция оказала влияние на все сферы жизни общества, в том числе на искусство. Поиск новых ориентиров для самоидентификации и продвижение революционных завоеваний в массы привёл к необходимости выработки единых подходов к творческому выражению коммунистической идеи. Наиболее практичным и наглядным способом её демонстрации стала скульптура. Именно поэтому на заре становления Советской власти под руководством председателя Совета народных комиссаров В.И. Ленина был разработан агитационный план коммунистического искусства [12] .

Ленин – в авангарде коммунистической пропаганды

В декрете «О памятниках Республики» от 12 апреля 1918 года указывалось, что памятники, которые не соответствуют новой реальности необходимо демонтировать. В этот список попали не только правители (Петр I, Екатерина II, Александр III), но и неугодные герои (Скобелев, Сусанин), служившие царизму. Творческая мобилизация деятелей профильного искусства на освоение новых задач, поставленных партией, подразумевала создание «правильных» революционных монументов. Во вспомогательном нормативном акте был очерчен круг лиц, которые должны были прийти на смену старым авторитетам [13] . Власть практически никак не регламентировала способ и порядок изготовления памятников, имелся лишь государственный «поименной заказ». Для уменьшения затрат в некоторых случаях было решено просто переделать дореволюционные композиции под социалистические, как, например, было сделано с обелиском в Александровском саду. Большинство новых монументов впоследствии было поставлено стихийно, без привязки к окружающему ландшафту, причастность отдельных лиц к истории крупных городов и вовсе отсутствовала: Робеспьер в Москве, Лассаль в Петрограде, Либкнехт в Киеве, Маркс в Калуге. Объединяющей скрепой для всех этих, порой противоречивых, героев мировой и отечественной истории стала новая коммунистическая идеология. Отсылка к многочисленным деятелям Запада отдавала дань уважения более прогрессивным странам, которые практически полностью отошли от самодержавия [14] . Кроме персоналий внимание граждан должны были аккумулировать на себе и революционные события в России и за рубежом. Постепенно возводились монументы советской Конституции, на которых впоследствии выбивались ключевые цитаты из основополагающего документа страны.

В условиях ограниченных материальных возможностей, а также сжатых сроков, большинство памятников изготовлялось из гипса, бетона, мраморной крошки и дерева, что приводило к постепенной порче, а иногда – к полному исчезновению в течение последующих лет. Историческая достоверность воспроизводимых портретов, несмотря на тяготение к реализму, была удручающей: скульпторы стремились воспроизвести лишь наиболее узнаваемые черты. В воспоминаниях наркома просвещения А.В. Луначарского можно найти подтверждающие это мысли: «не всегда памятники были удачны… московские Маркс и Энгельс, которых москвичи называли Кириллом и Мефодием. И действительно они были сделаны святыми мужами, высовывающимися как будто бы из какой-нибудь ванны» [15] . Но, как и рассчитывал В.И. Ленин, задача по пропаганде коммунизма в городах в кратковременной перспективе постепенно решалась.

Изготовление памятников, особенно в столичных центрах приносило пусть и небольшой, но всё же доход, а потому хорошие мастера охотно брались за любые заказы. Диалог с властью в начале 1920-х послужил для многих из них ступенькой к вершинам признания. Говоря о характерных особенностях, присущих монументальным композициям того времени стоит выделить основные: масштабность, массовость, рациональность, сакральность и преобладание количества над качеством. Они наиболее ярко воплотились в таких архитектурных образах, как «Памятник жертвам революции» на Марсовом поле в Петрограде (1919 г., Л.В. Руднев), мавзолей В.И. Ленина в Москве (1924 г., А.В. Щусев), «Освобожденному труду», «Уральские коммунары», «Карл Маркс» в Екатеринбурге (1918–1921 гг., С.Д. Эрьзя (Нефёдов).

Важной процедурой было официальное открытие памятников, которое приурочивалось к мемориальной дате или социалистическому празднику. Этим достигалось двуединое представление новой власти – вербальное и визуальное. Если раньше скульптура воспринималась как нечто элитарное и недостижимое, то после Октября власть стремилась приблизить судьбы героев к судьбам рядовых граждан. Честно говоря, удавалось это с большим трудом, особенно в удалённых городах и деревнях. Слишком уж большая разница ощущалась в мировоззрении профессиональных революционеров и людей земли. Однако, общество постепенно привыкало к новым лицам и событиям, которые стоило почитать в новой политической реальности. Было в размещении монументов и нечто религиозное. Памятники, как коммунистические алтари, располагались в основном в центральных районах городов, в отдельных случаях прямо на площадях или иных открытых пространствах. Проходящие мимо граждане получали ежедневный визуальный урок воспитания. Часто к возвышающимся символам социализма пристраивали рекреационные зоны и места для досуга, чтобы преемственность идей и положительная ассоциация закреплялись надолго. Такой облик советского города способствовал созданию легитимности советской власти в визуальном виде вплоть до конца 1920-х годов.