Хог: ОК, я это вычеркнул.

Дэй: Так, на чем я остановился? Ах да, мы с Мелом. У нас еще был номер, где я боюсь пригласить красивую девушку на танец, и он мне показывает, как это сделать, при этом я за девушку. Помнишь ту сцену в фильме «С корабля на берег», где я никак не могу решиться пригласить Лоис Максвелл потанцевать, иду к себе в каюту и танцую с воображаемой девушкой? Люди до сих пор плачут на этом месте. Это как раз наш с Мелом старый номер из «Пайн Три». Ну в общем, развлечениями в «Пайн Три» заведовал такой коротышка по имени Лен Файн. Ему нравился Мел, и он считал, что я хорошо подыгрываю Фрэнки. Так что он стал выпускать нас после ланча валять дурака перед гостями. Никакой оплаты, ничего официального. Если зрители желали тебя игнорировать, то могли не смотреть. Они и не смотрели. А потом как-то раз нам повезло — у Фрэнки сломалась машина на пути из города. Так что мистер Файн вывесил афишу, и оказалось, что в «Пайн Три Мэнор» сегодня Ежегодный Вечер Новых Звезд. Мы назвались «Дэй да Дэй» и после обеда вышли на подгибающихся ногах на сцену.

Хог: И как, публика умерла со смеху?

Дэй: Скорее умерли мы. Мы провалились, приятель. Жутко выступили. Настоящие любители. Мы даже хихикали над собственными шутками. Понимаешь, шутить перед своими приятелями и шутить перед полным залом незнакомой публики — это совсем разные вещи. Публика тебя пока не знает и не любит. Половина даже и не хочет тебя полюбить. Так что надо их заставить. Поэтому каждая мелочь, которую ты делаешь на сцене, должна работать на тебя. Слабых мест быть не должно, иначе ты проиграешь. Выступление стендап-комика — это как бой профессионалов. Одна ошибка — и ты сбит с ног. Мы в тот вечер быстро повзрослели. Поняли, что надо выкидывать неудачные моменты, придумывать вместо них что поудачнее, снова и снова совершенствовать наши номера, работать над темпом, подачей, над тем, как мы держимся. На сцене происходит представление, в котором нельзя оставаться просто самим собой. Нужно найти свой сценический характер, свою…

Хог: Свою маску?

Дэй: Именно. И как только ты ее наденешь, снимать ее уже нельзя. Это сложнее, чем кажется, особенно когда твои шутки терпят провал. Существует большое искушение сломать четвертую стену, подмигнуть аудитории и заявить: «Я сейчас какую-то хрень отмочил, но на самом деле это вовсе не я». Вон, посмотри на ребят из «Субботнего вечера в прямом эфире» [35] . Они так все время делают — отказываются от собственных шуток. Или переходят на непристойности, это легкий способ справиться с ситуацией. Работа профессионального комика — очень тяжелый труд. Но этот труд нельзя показывать аудитории. Иначе ты становишься…

Хог:…Фрэнки Фэем.

Дэй: Ты начинаешь соображать, что к чему. В общем, в тот первый вечер мы провалились. Но мистер Файн что-то в нас такое увидел. Он посоветовал нам зимой продолжать практиковаться. И мы так и сделали. Добавили новые шутки. Отработали их. К следующему лету у нас были довольно смешные номера для парочки ребят, которые толком не знали, что они делают. У нас хорошо получалось. Мы и не догадывались, насколько хорошо, но как-то раз директор по развлечениям в «Вакейшнленд», парень по имени Дон Эппел, увидел наше выступление и предложил нам пятьдесят долларов в неделю за то, чтобы мы выступали у него. Тогда это были хорошие деньги. Мы пошли к мистеру Файну и сказали, что или он нам предложит столько же, или мы уходим. И он нам стал платить пятьдесят.

Хог: Вам нравилось заставлять людей смеяться? Нравилось внимание?

Дэй: Это лучше, чем работать помощником официанта или чистить ботинки. Было весело. Люди к нам подходили, хлопали нас по спине. Советовали обратиться к ним, если вдруг надумаем заняться сантехникой.

Хог: А у вас было ощущение, что именно этим вы всю жизнь и хотите заниматься?

Дэй: Нет, ни капельки. Мел учился в Городском колледже и копил деньги, чтобы пойти учиться на стоматолога. Я был в том возрасте, когда по-настоящему интересуешься только тем, когда у тебя пройдут прыщи. Мы были просто мальчишки, мы развлекались. Таких там тогда было много — Ред Баттоне выступал со стендапом в «Паркстоне», Сид Сизар играл на саксофоне в «Вакейшнленд». Мел Брукс тоже там работал. Он родом из Бруклина. Настоящий зануда. Заноза в одном месте.

Хог: И вы правда ни разу себе не сказали: «О, я нашел себя! Я комик!»?

Дэй: Нет. Я не представлял, что в этом мое будущее. И потом, не забывай, Мел взял и умер в 1940 году. Я очень тяжело это переживал. Для меня его смерть стала страшной потерей. Мел был для меня всем — отец, старший брат, лучший друг, напарник. Когда он умер… Я правда не знал, что мне делать, но выступать я больше не мог. Это точно. Комические номера слишком напоминали мне про Мела.

Хог: И что вы делали дальше?

Дэй: Закончил школу и сдал экзамен для поступления на государственную службу. Нашел работу в Вашингтоне, клерком у одного из важных рузвельтовских шишек. Жил в меблированных комнатах. Как-то раз у Потомака познакомился с милой девушкой из Индианы. Джуди Монро ее звали. Стенографистка. У нее были рыжие волосы и самая белая кожа, какую я только видел. Моя первая настоящая девушка. Мы ходили в кино, ели в китайских ресторанчиках. Я чуть на ней не женился. А потом японцы разбомбили Перл-Харбор. Я пошел в армию. Меня отправили на начальную подготовку в Хеттисберг, штат Миссисипи. Там было жарко и влажно, а кормили такой жирной и отвратительной едой, что я за первый же месяц скинул больше десятка кило. Плюс ко всему не лучшее место для парня из Бруклина по фамилии Рабинович. Я в учебном лагере был единственный еврей. Белая беднота с Юга, как правило, считала, что это из-за нас США влезли в войну. Так что мне часто приходилось драться — прямо как когда-то на Гейтс-авеню. Только теперь я был совсем один — без Мела, без Стейгов. Во всей казарме ко мне нормально относился только один высокий тощий парнишка из Небраски. Койки у нас там были двухэтажные, и он спал как раз подо мной.

Хог: Как его звали?

Дэй: Гэбриел Найт. А остальное — это уже история шоу-бизнеса.

(конец записи)

Больше за всю первую неделю мне никто никаких подарочков не подкидывал. Один раз кто-то вроде как пошуровал в заметках и магнитофонных кассетах у меня на столе, но я решил, это просто Мария пыль вытирала. Во всяком случае, при свете дня решил. Когда настала ночь и завыли койоты, я преисполнился убеждения, что кто-то меня запугивает, и у этого кого-то отлично это получается. Я стал по ночам заглядывать под кровать, не прячется ли там кто, но находил там только Лулу.