Перетерпели и июль, остались живы.

Весь месяц восстанавливал постройку.

Усердно. Чтобы перед родным, земным родителем предстать в Вечности, когда подойдёт и мой срок приложиться к отцам, со спокойной совестью, с чувством исполненного долга, глаза не пряча от стыда. Даже и на рыбалку редко бегал, в самый жор окуня и щуки. Кто меня знает, тот поймёт, чего мне стоила такая жертва, – глядя на стоящий без дела в углу веранды спиннинг, зубы стискивал, чтобы желание утихомирить, или, как выразилась бы по отношению ко мне же моя бабушка Анастасия, свою хотелку обуздать. И с этим справился.

Восстановил.

Потратился изрядно.

Кто нынче строится, того не удивишь. Гвозди, профлист, доставка, саморезы. За одни распиленные, но необработанные еловые и пихтовые доски выложил пятнадцать тысяч. Ещё найти, где их купить, – это в таёжном-то краю, – сложно решаемым вопросом оказалось. И пилорамы есть, в Ялани только две – печки зимой народ отходами, лапшой бесплатной топит, так её много, – с досками плохо. Бум строительный, однако. И всё-то плохо мы живём. Надо заказывать заранее, недели за две. Ждать я не мог, не тот характер.

Приобрёл у таджиков (и не смешно уже, а горько – у таджиков!) в Полоусно, соседнем посёлке, сороковку, на самом деле – разномер. К дому на КамАЗе подвезли, грудой свалили, а когда дня через два или три под навес доски начал перетаскивать, тогда и понял, что надули. Разбираться не стал – раньше надо было думать, пока им деньги не отдал, после-то что уж…

Но обошёлся тем, что приобрёл. И на стены хватило, и на крышу. И на забор ещё осталось. Покосилось несколько пролётов, менять надо, а то завалится совсем – коровы ринутся в ограду. Не из-за голода, конечно, – нечем в моей ограде поживиться им. Из любопытства.

Такие твари, чище человека. Тот хоть немного, может, где и постесняется, этим и стыд глаза не ест.

И уж не нынче, займусь забором следующим летом, если, конечно, доживу.

А почему так с досками-то худо? Не из-за бума только. Всё кругляком в Китай увозят. Кругляк, кругляк. Облый лес, как говорили в старину. Беда, я думаю, не в кругляке, не в облом лесе. Как не в клозетах…

Но, так или иначе, скоро про наши места будут говорить: «Когда-то здесь простиралась глухая тайга, чуть лишь пощипанная, в меру, при монархии и при советской власти», – совсем скоро, лет через десять, то и меньше. Если и дальше так пойдут дела.

«Родились в тайге, – сетуют яланцы, – помирать будем в пустыне. Ну, не в пустыне, так в осиннике – тот скор на вырост, как сорняк».

А что осинник? Пусть не пустыня, но и не тайга, с которой мы сжились за сотни лет, срослись с которой…

Но не об этом, о другом.

Дотла сгорел бы мой сарай.

Дома меня на тот момент, как на притчу, не было – азартно, но безуспешно, с утратой в результате уловистой блесны Blue Fox и сломанной без надежды на ремонт безынерционной японской катушкой Shimano Hyperloop охотился на перекатистой Тые, левом притоке Кеми, за трофейным тайменем, то и дело рвущим у рыбаков леску и сети, – соседи, два брата-погодка, сыновья моих покойных одноклассников, вовремя увидели и потушили. Воды – как без неё тушить? – хватило: колонка тут же, во дворе, – спасло. Даже пожарников из города не вызывали. Ни на дом, ни на другие рядом стоящие строения огонь, к великой радости, не переметнулся.

Отблагодарил братьев. Двумя литрами водки. В Енисейск за ней специально ездил, в путний магазин с добрым названием «Хороший». Без меня и выпивать не согласились братья, скромные: тушили мы, мол, но сарай-то твой, оно и верно – был вынужден помочь, к утру управились совместно и благополучно. Солнце и не взошло ещё, а я уже был у себя, в кровати. Без мокрой простыни уснул, спал до обеда. Взявшийся невесть откуда советский ещё трелёвочник, сотрясая землю и отзываясь тревожно в стёклах окон, прополз натужно мимо дома – разбудил. Лесу уж нет вокруг – куда средь бела дня подался? На место совершённого им в недавнем прошлом преступления потянуло его железную душу?

Что ж не подумать так спросонья-то, я и подумал.

Наступил – неминуемо – август.

На Илью-пророка, второго числа, когда святой пописал в речки, запретив таким необычным образом людям в них купаться, когда громкоголосая кукушка, с лёгкостью и успешно вырастив своих птенцов, перестала куковать, разразилась, как положено для наших мест – из года в год так повторяется, – гроза.

Илья без грома не бывает.

Будто рвалась, удерживаемая кем-то или чем-то насильно, рвалась, назрев и перезрев, в наши места из дальних палестин – оно и впрямь, ни капли с неба за два месяца не брызнуло, не громыхнуло, не сверкнуло, – и, всё же вырвавшись, на нас напала. Не абы как – остервенело.

А с ней, с грозой, как адъютант или денщик, и шквальный ветер заявился.

Ох, покуражилась, как скажут наши старики, подиковала. Одно название – бяда.

Повалило в тайге – легальных мало нам и чёрных лесорубов – деревья престарелые и неустойчивые, просеки целые пробило. На покосах разметало и пролило насквозь, до одёнок, смётанные, но не усевшие ещё стога и зароды – сушили после, перемётывали. Оборвало упавшими лесинами в нескольких местах по электрической линии провода.