Председатель участкового суда являлся ярым монархистом. Он с ненавистью относился к Ноябрьской революции и презирал Веймарскую республику государство, которому должен был служить. Например, в дни государственных праздников он отказывался вывешивать на здании участкового суда черно-красно-золотистый флаг Веймарской республики. О цветах государственного флага он в открытую говорил: "черно-красно-поносный". Несмотря на множество доносов, на указания вышестоящих инстанций, которые представлялись, однако, более чем мягкими, возглавлявшемуся социал-демократами правительству Пруссии так и не удалось призвать к порядку этого типичного для тогдашнего времени представителя реакционного судейства, из рядов которого несколько позднее без каких-либо трудностей сформировали армию фашистских душегубов. Требование удалить его из судебных органов было отклонено с псевдодемократической ссылкой на то, что его назначили судьей пожизненно и ни одно правительство не вправе сместить ею. Запрет на профессии уже в те времена - и при возглавлявшихся социал-демократами правительствах - применялся лишь в отношении левых, а привилегия реакционеров на право господства в органах государственной власти никогда сколько-нибудь серьезно не затрагивалась.

Конечно, и тогда встречались отдельные судьи с демократическими взглядами. Но большинство из них исчезло вскоре из виду, оказавшись в канцеляриях отделов по вопросам кадастровых записей, разводов и алиментов. А вопросы политической важности входили в компетенцию реакционеров. И тогда, во время моей недолгой юридической стажировки в небольшом участковом суде, мне стало понятно, почему предпосылкой любого демократического развития в Германии является слом реакционного аппарата господства буржуазии.

К сказанному остается лишь добавить, что единственный адвокат в городке, который имел также разрешение совершать нотариальные акты, полностью вписывался в этот политический ландшафт. Уже в первые дни нашего знакомства он рассказал мне о том, что участвовал в гитлеровском путче в Мюнхене в ноябре 1923 года, но потом стал ориентироваться на более солидную Немецкую национальную партию.

Первые попытки конспирации

Когда, направляясь на службу в Болькенхайн, я снимался с учета в окружкоме КПГ в Бреслау, было решено: мне в этом небольшом городке не следует объявлять, что я член компартии; договорились, что мне выдадут партийный билет, где будет стоять не моя подлинная фамилия, а псевдоним. Но я могу помогать членам местной партийной ячейки в их политической деятельности, например в выпуске листовок и других агитационных материалов, и участвовать в партийной работе в близлежащих деревнях. Об этом будет извещен руководитель партийной ячейки в Болькенхайне - я, к сожалению, забыл его фамилию. Мне было сказано, чтобы я встретился с ним через несколько дней после прибытия на место службы. Вместе с ним я должен был подумать о том, как следовало бы использовать меня на политической работе.

В участковом суде мне поручили ведение кадастровых книг. Уладив свои личные дела, я принялся осваивать эту новую для меня и первую самостоятельную область работы. Моим непосредственным начальником оказался участковый судья, добродушный человек средних лет, демократ по убеждениям, охотник до путешествий и любитель природы. Я узнал от него немало интересного об истории этого края и о некоторых местных общественных взаимосвязях. Вскоре после моего приезда он вручил мне несколько поступивших уже на мое имя в участковый суд почтовых бандеролей, которые хранил в своем письменном столе. Это были несколько хорошо упакованных номеров издававшегося Коммунистическим Интернационалом журнала "Интернационале прессе-корреспонденц".

Поскольку я ни при каких обстоятельствах не хотел лишиться этой великолепной, всегда чрезвычайно содержательной информации, но у меня, когда я отправился в Болькенхайн, еще не было в этом городке частного адреса в Болькенхайне, я переадресовал журнал из Бреслау на адрес участкового суда. Я так и не узнал, известно ли было моему судье, какую крамолу хранил он для меня в своем письменном столе.

В первое же воскресенье, во время церковной службы, когда порядочные граждане обычно находились не на улице, а в церкви, я посетил названного мне коммуниста. Он, как и все члены партийной ячейки, уже несколько лет был безработным и получал для своей состоявшей из пяти человек семьи благотворительную помощь в размере 12 марок 50 пфеннигов в неделю. Жил он с семьей в темном подвале в каком-то глухом переулке. Не получив еще из Бреслау сообщения обо мне, он явно не верил ни одному моему слову. Мне стоило немалого труда уговорить его, чтобы он запросил обо мне необходимые сведения и затем встретился со мной. Примерно через три недели все было в порядке.

За несколько проведенных в Болькенхайне месяцев я многое узнал. Иногда в субботние вечера я выезжал вместе с членами партийной ячейки в довольно отдаленные деревни. Главной формой политической работы являлась агитация по домам, поскольку проводить в тогдашних условиях деревенские собрания удавалось лишь в единичных случаях. От сочувствовавших нам людей и от весьма малочисленных коммунистов в деревне мы узнавали фамилии бедняков и поденщиков, с которыми можно было попытаться установить контакт. Иногда они сами давали нам знать, что хотели бы встретиться с нами. И если удавалось организовать такую встречу, то рабочие-коммунисты из Болькенхайна, которые в течение многих лет сами находились без работы, и эти обнищавшие и отчаявшиеся бедняки быстро находили общий язык - язык эксплуатируемых.

Партсобрания ячейки проводились по возможности в квартирах членов партии. Иногда приходилось собираться в кабачке, где нужно было что-то заказывать, а деньгами никто не располагал. Мы обсуждали обстановку, речи руководителей партии и партийные документы, сочиняли лозунги, писали листовки и тут же размножали их примитивными средствами, подумывали, как следовало организовать наши выступления и действия самого различного характера. Здесь царила совершенно другая атмосфера, чем на студенческих вечерах. Разговоры шли о вещах, гораздо более близких к реальной жизни. Для меня было большой радостью, когда я почувствовал, что, присмотревшись ко мне с необходимой поначалу осторожностью, члены партийной ячейки поверили мне и приняли в свой круг. Я убедился, что это чудесные люди, неутомимые, готовые к самопожертвованию борцы за дело рабочего класса. Они по очереди приносили на наши собрания то немного чая, то кофе, сигареты или табак, хлеб и маргарин. Ведь предоставляя для наших собраний свое убогое жилье, товарищи не могли накормить и напоить всех гостей - а нас собиралось до двенадцати человек. Расходились мы всегда за полночь.

Но вскоре неожиданно моя стажировка в Болькенхайне закончилась. Моя связь с коммунистами в городке, где люди хорошо знали друг друга, не осталась незамеченной. Несмотря на наши меры предосторожности, меня видели вместе с тем или иным коммунистом то в самом городке, то в одной из близлежащих деревень. Или кто-то мог видеть, как я зашел в квартиру одного из членов КПГ и вышел из нее лишь поздно ночью. А ведь стажер суда в небольшом городке считался человеком из так называемого порядочного общества. Поэтому прибывший туда новичок, который общался с коммунистами, неизбежно должен был привлечь к себе внимание со стороны реакционно настроенных обывателей.