Но даже в тот момент отчаянья души,

В свидании жестоком с болью и неизбежной смертью,

270. Не вырвался из губ Савитри ни зов о помощи, ни даже стон;

Ни с кем не поделилась она тайной своей беды:

Спокойным было её лицо, и мужество безмолвной делало её.

Лишь внешнее страдало существо, усилья прилагая;

Божественной наполовину была в ней человечность:

275. Открылся дух её всесущему и всеобъемлющему Духу,

Её природа ощутила всю Природу своею собственной.

Все жизни по отдельности несла она внутри себя;

Весь мир она в себе держала, невозмутимо отстранившись:

Единым стал благоговейный страх её с великим страхом мира,

280. А сила опиралась на космические силы,

И с ней была любовь вселенской Матери.

Но по сравнению со злом, боль приносящим основам жизни,

Её беда была всего лишь обычным рядовым явленьем;

И из страданья своего она сковала тайный острый меч.

285. Весь разум свой и сердце, открытое для всех людей,

Она отдала для работы безответной и бессмертной.

Сначала горя не было в груди Савитри;

И жизнь её, объятая врожденной земной дремотой,

Инертная, свободу получившая внутри забвения,

290. Распростиралась на горизонте разума, по сути оставаясь не сознательной.

Жизнь эта была глухой и безмятежной, как камень и звезда.

Савитри пребывала в тишине, вдали от скорби и печали,

В расщелине глубокой, меж царствами двумя.

Ничто не говорило здесь о горе.

295. Затем пришло воспоминанье слабое, похожее на тень.

Вздохнув, сложила руки на груди она

И осознала близкую мучительную боль, глубокую и тихую,

Такую старую, вдруг ставшую естественной для места этого:

Не знала, лишь, она, зачем и как боль эта появилась здесь.

300. Была ещё удалена отсюда Сила, что зажигает разум:

Тяжёлыми, не склонными к работе оставались люди – слуги жизни,

Словно работники, не получившие еще оплату за блаженство.

И не желал гореть печальный факел чувств,

А мозг, лишённый помощи, не находил следов былого.

305. И лишь земная смутная природа хранила образ прошлого в себе.

Но, вот, Савитри шевельнулась, космическую тяжесть ощутила жизнь её.

И по беззвучному приказу тела

Назад вернулся сильный быстрокрылый дух её -

Назад, под гнет своей судьбы, одев ярмо невежества,

310. Назад, к труду и стрессу смертных дней,

Дорогу освещая сквозь виденья странных знаков,

Через моря слабеющих с рассветом снов.

Затем природы дом невидимое колебанье ощутил,

И все укромные его места без промедленья озарились,

315. И по часам открылись дверные створки памяти,

И мысли устремились к тем дверям усталой поступью.

Пришли к Савитри снова Земля, Любовь и Смерть,

Что спорят вечно, и стали, окружив ее,

Как образы гигантов, сражающихся издавна в ночи:

320. Те божества, рожденные из Несознания смутного,

К борьбе и к острой и душевной боли пробудились.

И там, под тенью пламенеющего сердца,

В том мрачном центре внушающего ужас спора

Пучины безутешной страж,

325. Наследующий долгую агонию земного шара,

Подобно каменной фигуре высокой божьей Боли,

Смотрел в Пространство беспристрастным и застывшим взглядом

И видел горя вечные глубины, не замечая жизни цель.

Суровая божественность ему боль причиняла,

330. И, к трону своему прикованный, он удовлетворенья ждал

От ежедневной дани слез, ею непролитых еще.

Вернулся вновь вопрос жестокий о мгновеньях жизни человеческой.

Страданий и желаний жертвоприношение,

Что предлагает бессмертному экстазу Земля,

335. Вновь стало совершаться под вечной дланью Бога.

Уже неспящая Савитри без ропота стерпела марш сомкнутых мгновений

И посмотрела на этот мир зеленый и улыбчивый, но сопряженный с риском,

И услыхала невежественный крик живых творений.

Среди обычных звуков на повседневной сцене

340. Её душа восстала, противостоя Судьбе и Времени.

Недвижная внутри, Савитри собирала силу.