– Не слыхал, – подтвердил Корсаков.

– Чертовым! – протянул лесник, выпучив глаза. – Это баре его Глубоким прозвали, а народ все больше – Чертовым. Мне-то все равно, хоть так, хоть сяк. Озеро-та и впрямь глубокое. И живет в нем чорт!

– Какой такой «черт»? – удивленно вскинул брови Владимир, подыгрывая рассказчику.

– Знамо какой! Самый, что ни на есть настоящий чорт. Водяной токмо! Он и барчука под воду утащил, брата баринова, стал быть. И сам барин его там на дне повстречал, оттого и не вернулся!

Лесник посмотрел куда-то за спину Корсакова и поежился. Владимир не сомневался, что там стоит Федор и всем видом демонстрирует, какие кары он применит к болтливому леснику когда останется с ним наедине.

– Это все очень интересно, конечно, но что такого произошло с озером, отчего Николай Александрович решил туда погрузиться?

– Дак я ж о том и говорю! Чорт! Проснулся, видать. Я, ить, ночью как-то глянул – а озеро горит!

– Огнем горит?

– Да не, барин, каким огнем! Светом горит! Жутким таким. Не ангельским, стал быть. А потом ухнуло. Так, что у меня аж внутри все, эт самое, ёкнуло. Будто упало что-то здоровое, стал быть, да токмо уханье слышно, а удара нет. А потом протяжно так застонало что-то. Навроде лося. Токмо не знаю я уж какого размера лось, стал быть, чтобы так стонать…

– Федор, а вы что-то такое видели или слышали? – повернулся к камердинеру Корсаков.

Тот помялся несколько секунд, очевидно смущенный, но затем все-таки ответил:

– К сожалению, да. И я, и несколько слуг наблюдали зарево со стороны озера однажды ночью.

– Любопытно, – протянул Корсаков.

– И рыба не пойми куда делась, – вставил лесник. – В озере, стал быть, рыбы много было. А после того, как загорелось и ухнуло – нет ни одной!

***

Хоть Корсаков собирался осматривать озеро с утра, но любопытство взяло верх. В сопровождении Федора он спустился по аллее, встал на лодочном причале и вгляделся в тихие воды. Наталья Коростылева оказалась права – несмотря на то, что летом солнце не заходит долго, особенно в здешних широтах, окружающие ели скрадывали его последние лучи. От этого гладь озерных вод казалась почти черной.

– Вода здесь чистая и прозрачная, но не ночью, конечно, – словно прочитал его мысли Федор.

– Я так понимаю, Николай Александрович попытался погрузиться при свете дня?

– Конечно. Озеро не зря прозвали Глубоким – в нескольких шагах от берега дно резко уходит вниз. Но не вертикально, поэтому Николай Александрович рассчитывал, что ему удастся спуститься на достаточную глубину.

Корсаков кивнул и оперся на поручни причала. Хотя его и привели сюда обстоятельства в высшей степени трагические и загадочные, сложно было не насладиться теплым вечером, легким бризом, запахом хвои и тихим шелестом воды.

– Как думаете, Федор, что сподвигло вашего хозяина погрузиться в озеро?

– Не могу знать. Николай Александрович всегда был здравомыслящим человеком, но в последние дни он переменился. Когда услышал разговоры про свечение и звуки из озера. В ночь перед погружением он запретил слугам подходить к окнам, а сам остался в своем кабинете. Возможно, даже спускался к причалу. Но утром я застал его полным мрачной решимости, простите мне высокопарные слова. Будто, он считал своим долгом что-то сделать. Но что – не могу сказать.

– Опишите, как прошло погружение.

– Конечно. Тем утром Николай Александрович повелел доставить на причал костюм и все оборудование. Должен отметить, что он был выдающимся инженером, поэтому принадлежности для погружения он доработал самостоятельно. Мы установили три прибора: насос для закачки воздуха, лебедку и говорильный шнур.

– Говорильный шнур?

– Да. Николай Александрович придумал специальный шнур, крепящийся к шлему. С нашей стороны устанавливалась трубка, похожая на телефонную, я видел такую в столичном доме хозяина. Если говорить достаточно громко, то мы могли слышать друг друга.

– Ничего себе, – с искренним уважением протянул Корсаков.

– Николай Александрович взял вешки и гарпун…

– Гарпун? – вновь переспросил Владимир. – От кого он там гарпуном отбиваться собрался? Водяного?

– Не могу знать, – Федор поморщился, словно неудачная шутка про его хозяина ранила его. – Он рассчитывал ставить вешки через каждые двадцать шагов, чтобы не сбиться на обратном пути. В случае необходимости мы также могли вытянуть его лебедкой.

– Но не вытянули…

– Нет, – грустно подтвердил Федор. – Сначала все шло благополучно. Николай Александрович опустился под воду с головой. Он то и дело кричал мне в трубку: «Двадцать шагов, первая вешка», «Двадцать шагов, вторая вешка». Потом замолчал, но продолжал отвечать, когда я спрашивал его. Говорил: «Да, да, вешки стоят».

Продолжая рассказ, камердинер становился все мрачнее и мрачнее.

– Затем он воскликнул: «Что это?». Я спросил, что он видит, но Николай Александрович не ответил. Я предложил вытащить его лебедкой, но он запретил. «Нет, я иду дальше». Прошло несколько минут. Я слышал, как он что-то бормочет себе под нос, но не мог разобрать слов. Несколько раз просил его говорить громче, но безуспешно. А потом, внезапно, я отчетливо услышал, как Николай Александрович говорит: «Господи, это правда! Он здесь!». А затем закричал. Дико. Захлебываясь криком, не водой. Мы тут же потянули лебедку назад, но она шла слишком быстро. Я понял, что Николая Александровича на другом конце нет. И действительно, мы вытянули лишь оборванную леску. То же самое случилось со шлангом для воздуха и говорильным. Мы бросились на поиски. Прочесывали озеро на лодках, ныряли на глубину. Но костюмами никто из нас пользоваться не умеет, а без них достигнуть дна нереально. Хозяйка говорит, что с этим домом и озером что-то не так. Как вы понимаете, теперь я с ней согласен. Что бы ни обитало там, на дне, оно забрало Николая Александровича.

Конец ознакомительного фрагмента.