— Неплохое начало декабря, — оценила свидание Вилочка. — Но как же там, — указала за спину, на вход в недра циклопического по размеру плавучего рыбозавода. — Воняет!

Официально — рыбоконсервная плавучая база.

— Воняет просто жесть, — согласился я. — Я предполагал, что так будет, но недооценил масштабы.

— 600 тонн рыбы в сутки! — хрюкнула она, припомнив проведенный для нас директором завода (есть еще капитан — тут типа двоевластие, но у капитана времени показать нам хозяйство не нашлось) ликбез. — Будет тут вонять!

— Будет! — признал я.

— Все равно мне здесь очень нравится, — сместившись, она прижалась ко мне.

Ее шубка и мой «дутый» пуховик немного мешают, но все равно приятно.

— А еще твоя шапка щекочется, — почесал щеку о ее плечо.

— Почему «а еще»? — спросила она.

— Потому что до этого я подумал, что «Ее шубка и мой „дутый“ пуховик немного мешают, но все равно приятно».

— Я твой внутренний монолог не слышу, — с видимым сожалением вздохнула она.

— Моя голова — моя крепость! — гордо заявил я. — Но открою тебе тайну — в моей голове мыслепоток течет вполне литературно.

— Ты и говорить-то «литературно» не умеешь, — отмахнулась она.

— Не шаришь! — авторитетно пояснил я. — Я — ребенок эпохи постмодерна, а значит — в десятки и десятки раз хуже нигилистов! Заметила, кстати, как Тургенев изо всех сил пытался сделать Базарова отрицательным персонажем, но у него не получилось? А ведь пожилой Иван Сергеевич, будучи дворянином с соответствующими классовымизаблуждениями, молодых-шутливых Добролюбова и Чернышевского люто ненавидел. Но в сирости своей смог предложить только свойственный своему же классовому мировоззрению выход, тупо убив Базарова. Его бы воля — пустил бы под нож и настоящих разночинцев.

— Так вот из-за кого Оля трояк за сочинение получила! — хихикнула Вилка.

— А?

— Приходила позавчера, чай пили, жаловалась, — настучала она. — Я позвонила немножко — теперь в сочинениях в нашей школе оценивается способность размышлять, пусть и не всегда в общепринятом ключе.

— Это справедливо, — одобрил я.

С гудком к нашему борту причалил рыболовецкий катер. Отсюда не видно, но сейчас с него по транспортным лентам перегрузят улов, который отправится в недра базы на переработку: либо консервацию, либо заморозку. Сама база рыбку не ловит, поэтому нуждается в сателлитах.

— Возможность, — указал я на катер. — Часть улова может «усохнуть» и «утрястись» еще на этом этапе — просто выгружаешь не все, и проверять никто не будет — зачем?

— Катер долго не возвращается в порт, — заметила Виталина. — Так что либо прятать на нем морозилку для особо ценной рыбы, либо «разгружать не все» уже перед возвращением на материк.

— Так, — одобрил я. — Но это в общем-то мелочь, а вот здесь, — указал на палубу под ногами. — Можно развернуться уже как надо.

— Но пока не разворачиваются, — добавила она.

На каждой плавучей рыбоконсервной базе СССР под прикрытием работает парочка «дядей». Очень хорошее прикрытие получается: здесь от пяти сотен зарплаты получают, и еще КГБ накидывает зарплату «родную». По слухам, в очередь записывались на возможность в рыбака поиграть.

— «Рыбное дело» пока дурно пахнуть не собирается, — поддакнул я. — Оно и понятно — дело новое, ответственное, контроль соответствующий. Словом — ответственные товарищи очень стараются наработать кредит доверия и усыпить бдительность контролирующих органов. Но время идет, социальные связи «рыболюдей» крепнут, почва для заноса бакшиша кому следует прощупывается, а текущая в казну река бабла так и просит запустить в нее руки поглубже. Я здесь и не рассчитывал ничего найти — просто мы с тобой на таких здоровенных кораблях еще не плавали.

— Здесь интересно, — признала аргумент Виталина. — Когда по телевизору какую-то базу показывали, даже не представляла, как тут все работает.

— Еще и консервы вкусные! — добавил я. — Из сырья максимальной свежести. Но надо будет убедить старших товарищей, что те базы, которые пакуют морскую капусту, можно переквалифицировать на рыбную ловлю. А капусту и на берегу можно консервировать — чего ей сделается?

Тут к нам подплыл пароход побольше, породы «рефрижератор»: этот разгружаться не станет, а совсем наоборот — примет на борт груз консервов и свежемороженой рыбы и доставит в порт, базы в него неделями не возвращаются. Работа, хоть и оплачиваемая, но все равно жутко тяжелая — и ментально, из-за стесненности бытовых условий, жизни в море и вонищи — и физически: у любого конвейера по восемь часов в день стоять непросто.

— Пойдем или дождемся следующего? — спросил я.

Нам-то неделю в море торчать не нужно — вернемся домой на рефрижераторе.

— Давай еще постоим, если не замерз, — улыбнулась девушка. — Надоело дома сидеть.

— Постоим, — согласился я.

Прикольно в море.

— Это был хороший год, — решила она подвести промежуточные итоги.

— Очень, — согласился я. — Наделано очень много добрых дел, а без задней мысли спровоцированные мной международные эксцессы невероятно удачно сыграли на нас. Надо будет моему другу маленькому Киму письмо-приглашение отправить, мы же соседи, не откажет поди.