– Почему этот непонятный Андрей? – настойчиво повторил испанец. – Чем я, например, хуже? Откуда он вообще взялся, этот Курценко?

– Куратор с собой привёз, – ответила девушка нехотя.

– Ну вот, мы работаем-работаем, а как первый шаг в неведомое – так привозят какого-то… – недовольно шептал Мигель. – Вся слава ему…

– Какая слава? – осадила его Ольга. – При нашем-то режиме секретности…

– Всем, кроме товарища Курценко, покинуть рабочий зал! – провозгласил Лебедев торжественно. – Давайте, давайте, товарищи, соблюдайте технику безопасности!

– Эх, я бы… – продолжал страдать по романтике странствий Мигель, глядя на зал установки через толстое бронестекло аппаратной. Перед аркой переминался с ноги на ногу, ожидая команды, Андрей, и испанец ему люто завидовал. – Это как, не знаю… Как в космос полететь!

– Помолчите, товарищ Эквимоса, – недовольно сказал ему Воронцов. – Займите своё место у пульта, мы начинаем.

Вскоре у обзорного стекла остались только Куратор и Ольга, у которых в аппаратной никаких функций не было.

– Вы подумали над моими словами, Ольга? – тихо спросил молодой человек, глядя мимо.

– Подумала, – решительно, но так же тихо ответила девушка, – и решила, что ваше поведение недостойно коммуниста и честного человека.

– Напрасно, напрасно… – сказал тот рассеянно, как будто в пространство, – теперь ведь всё изменится…

– Готовность!

– Есть готовность! – перекликивались в зале.

– Реактор?

– Шестьдесят от максимума!

– Напряжённость?

– Растёт по графику! Пятьдесят, пятьдесят пять, семьдесят, восемьдесят пять… Восемьдесят семь, восемьдесят семь… – остановка динамики! Нет роста поля!

– Реактор на семьдесят! Поднимайте мощность!

– Девяносто, девяносто два… Медленно растём!

– Реактор на семьдесят пять!

– Мало!

– Опасно работаете, – громко сказал Матвеев. – Реактор в конце ресурсного цикла, не стоит выше трёх четвертей мощность поднимать.

– Риск небольшой, – не согласился Воронцов. – Даже если паропроводы опять засифонят, ничего страшного. Плановая остановка вот-вот, заодно и заменим.

Матвеев молча пожал плечами.

– Реактор восемьдесят, поле сто! Установка в режиме!

– Отсчёт!

– Десять, девять, восемь…

«Великий момент, торжество советской науки, – подумала Ольга, – а я о каких-то глупостях думаю. Испортил настроение Куратор этот…»

– Три, два один… Разряд!

Все напряженно уставились в обзорное окно. Лампы в помещении пригасли и тревожно загудели, больше ничего не происходило. Стоящий перед аркой Курценко недоуменно повернулся и развел руки в вопросительном жесте. Мол: «И что?».

– Добавьте энергии! – нервно вскрикнул Воронцов. – Мало!

– И так пятьдесят мегаватт качаем, – ответил ему Матвеев. – Куда ещё?

– Добавьте!

– Реактор восемьдесят пять! Давление первого контура в красной зоне! Давит из-под уплотнителей! Поле сто десять!

– Да гасите уже, рванёт! – зло сказал Матвеев.

– Есть реакция поля! Есть! – закричал от своего пульта Мигель, показывая пальцем на стрелку большого квадратного прибора. – Сейчас откроется!

– Неужели? – подскочил Воронцов.

– Отключайте! – неожиданно закричал Матвеев. – Отключайте, не тот вектор! Вы что, не видите?

– Опять вы, това… – начал директор.

Свет моргнул, пол дрогнул, по герметичной аппаратной как будто пронёсся холодный сквозняк. Гул оборудования резко затих, лампы снова загорелись в полный накал. В тишине стало слышно, как стрекочет фиксирующий ход эксперимента киноаппарат. Перед аркой растерянно стоял Курценко.

– Не работает ваша установка, – констатировал Куратор. Голос его был спокоен, но стоявшая рядом Ольга видела, что он в бешенстве. Еще бы – такое крушение планов…

– Ответите вы за свой саботаж, товарищи учёные… – сказал молодой человек зловеще, но его никто не слушал.

– Автоматика отрубила по превышению поля, – сказал Мигель. – Был какой-то пик…

– Что-то определённо было… – засуетился Воронцов. – Дайте мне ленту самописца… Да, вот же, скачок! Установка сработала! Но почему…

На стене аппаратной громко зазуммерил телефон внутренней связи.

– Да, я, у аппарата… – ответил Лебедев. – Что?

– Что исчезло? – голос его стал изумлённым. – Вы что, шутите так? Вы там что, пьяные?

Держа в руке эбонитовую трубку, директор повернулся к коллегам. Лицо его было растерянным, единственный глаз глупо моргал.