Шрифт:
— Да, меня это тоже всегда несколько смущало… — признался дофин.
— Добавлю, — продолжал фон Штраубе, — что тамплиеры также иногда именовали себя детьми вдовы — но совсем, совсем иную вдову они имели в виду!..
Ах, снова он вступил на этот тонкий ледок!.. Но и масонов следовало же приумалить в глазах великого князя, комтур как-то о том говорил — слишком толсто осела эта пыль во всех дворцах мира, не оставляя места тем, кто несет в себе истинные знания.
— И какую же иную вдову разумеете вы? — заинтригованный, спросил великий князь.
— Ту, чье вдовство… точнее, тот миг, в кой она овдовела… Этот миг, это событие стало важнейшим знамением для всего нашего мира!
— Я все еще не понимаю вас, барон…
— Конечно, я имею в виду Марию! — воскликнул фон Штраубе. — Но только Марию Магдалину!
— Позвольте, барон, — вмещался Александр, — но чьей же вдовой она была? — И вдруг, вспомнив предыдущие слова фон Штраубе, выдохнул: — Неужели?!. Вы хотите сказать, она была его женой?!. Но нигде в Святом Писании…
— Святое Писание тоже надо уметь читать!.. — в запальчивости перебил его рыцарь, что, безусловно, являлось нарушением всех мыслимых правил приличия — как-никак перед ним восседал сам кронпринц. Однако Александр ничуть не поморщился, и фон Штраубе продолжал уже более учтиво: — Во-первых, ваше высочество, существуют апокрифы, в коих нет ничего еретического, просто они не канонизированы Церковью. Так вот, в апокрифическом Евангелии от Фаддея говорится, что при въезде в Иерусалим она отирала Спасителю нашему ноги своими власами. Согласно иудейским правилам только супруга могла так поступить…
Сомнение отобразилось на миловидном лице дофина:
— Ну, все-таки апокрифы…
— Что ж, — сказал фон Штраубе, — можем опереться и на канонические тексты. К примеру, на Апокалипсис. — Он по памяти привел стихи из Откровения Иоанна Богослова: — «И явилось на небе великое знамение — жена, облеченная в солнце; под ногами ее луна, и на голове ее венец из двенадцати звезд…» Двенадцать звезд — это, понятно, двенадцать колен Израилевых. А речь в сем тексте о готовящемся Втором пришествии Христовом. Так чья же в таком случае жена могла предстать в сем божественном облачении?
— Да, в том, что вы говорите, есть определенный смысл… — проговорил великий князь.
— И далее там… — не смог удержаться фон Штраубе. — «Она имела во чреве и кричала от боли и мук рождения…»
«Боже! зачем я про это?!.» — подумал барон. Воистину, язык мой — враг мой. Так недалеко и до полного раскрытия тайны, чего он — во всяком случае сейчас — никак не желал.
И уж этих слов дофин не пропустил мимо ушей.
— «Имела во чреве»… — повторил он. — Так что же, вы хотите сказать, что она…
— Да, — вынужден был признать фон Штраубе. — Иоанн Богослов, без сомнения, здесь говорит о том, что она, будучи вдовой — да, да, той самой Вдовой! — ожидала потомство от Господа, супруга своего. И тамплиеры, одними из первых оказавшись на Святой земле Палестины, нашли подтверждение этому.
— И отчего же все это так скрывалось церковью? — спросил престолонаследник.
— Увы, все дело в Риме, — объяснил фон Штраубе. — Кто должен господствовать в христианском мире — Римский Папа или богорожденные потомки, именуемые деспозинами? Этим объясняется и то, что разгром тамплиеров был учинен с согласия папы Климента.
— Да, с римских бискупов[26] станется, — согласился Александр. — Не зря страна моя избрала для себя иную ветвь христианства… И что же, — продолжал он, — это потомство вправду существовало?
«Да отчего же существовало?! — едва не сорвалось у фон Штраубе с уст. — Оно существует и, хвала Господу, пока здравствует!» Однако теперь он был осторожнее и лишь кивнул:
— Именно так, ваше высочество. После распятия Спасителя нашего Вдова вместе с потомством на корабле под названием «Голубка» отплыла в римский город Мессалию, в нынешний Марсель.
Теперь более всего он опасался, что великий князь начнет расспрашивать о судьбе этого потомства. Как раз так, судя по всему, дофин и собирался поступить, но в этот самый миг снова появился все тот же штабс-капитан и, вытянувшись во фрунт, громогласно произнес:
— Ваше императорское высочество! Государь немедля ждет вас к себе!
Великий князь слетка побледнел, на лице его даже появился плохо скрываемый испуг. «Верно, есть чего ему бояться, — подумал фон Штраубе. — Неужто в самом деле — главный заговорщик?»
— А известно ли, в чем причина столь спешного вызова? — спросил великий князь.
— Не могу знать, ваше императорское высочество!
— Ладно, ступайте, штабс-капитан, — сказал престолонаследник. — Скажите, что сейчас буду. — И когда тот вышагал из залы, с трудом изобразил на лице несколько вымученную улыбку. — Видите, барон, не дают нам договорить. Но то, что я услышал от вас, весьма, весьма интересно. Даст Бог, это не последняя наша встреча. Хотя — кто может знать?..
Барон так и не понял, за кого дофин при этих словах более опасается, за него, фон Штраубе, или (что всего скорее) за себя самого.