Спустя десять лет после того как были написаны эти строчки, ответ на поставленный в них вопрос дало поразительное, поистине сенсационное открытие, показавшее, что в своем полете в темноте летучая мышь руководствуется издаваемыми ею ультразвуками. Ультразвук отражается от встречающихся препятствий и возвращается (подобно радару) к животному в виде эхо, вовремя предупреждая его о них.

В свете этого изумительного открытия, бывшего плодом работ двух американских физиков, Гриффита и Галамбоса, можно с большей уверенностью, чем когда-либо, предсказать, что еще через несколько лет гений человека в результате наблюдений над летучими мышами сумеет изобрести портативный точный прибор, основанный на ультразвуке и построенный по принципу радара, который заменит слепому зрение и поможет ему передвигаться свободно и без риска среди самых разнообразных препятствий.

Мы лично не претендуем ни на что, кроме стремления реабилитировать маленькое животное, часто вызывающее неприязнь, а между тем чрезвычайно полезное и совершенно безвредное. Это намерение побудило нас описать жизнь летучей мыши в форме повествовательного рассказа, в котором фигурирует мышка по имени Мио (от названия летучих мышей «Myotis» [15] ).

Героиня рассказа, малютка Мио, носит на своем правом крыле колечко — алюминиевый матрикул с цифрой 9575, а на шее (конечно символически, потому что вес помешал бы ей летать) — серебряную медаль французского Национального общества акклиматизации и серебряную позолоченную медаль, пожалованную Парижским обществом искусств, наук и литературы за написанную нами книгу «Жизнь летучей мыши».

Мы всегда выступали против широко распространенного среди неосведомленных людей мнения об однообразии и монотонности пещер и не устанем это повторять и опровергать такое мнение — наоборот, все пещеры отличаются одна от другой, и поэтому заключенные в них объекты для наблюдения и изучения поистине неисчислимы. Так же как человеческие лица, даже в числе миллиардов, будут представлять неистощимое разнообразие черт и выражений, так же и пещеры не похожи одна на другую. Со своей стороны скажем, что нам никогда не встречалось двух одинаковых гротов. Пещеры являются безграничным полем для изучения в самых различных областях (антропология, археология, минералогия, естествознание, физические и химические явления), а кроме того, подземные путешествия порой связаны с самыми неожиданными физическими упражнениями (подъем и спуск по веревке, ползание, гребля, плавание и даже… беганье на коньках).

Во всяком случае, я не знаю более разительного контраста, чем контраст между маленьким гротом Тиньяхюст, о котором только что шла речь, и огромной великолепной пещерой д’ Эспаррос, открытой мною совместно с женой и неизменным спутником Жерменом Татте в 1938 г. среди лесистых складок пиренейских предгорий, в местности Бигорре.

На дне этой пропасти глубиной 140 метров начинается величественное авеню длиной в полкилометра, ждавшее в течение неисчислимого ряда тысячелетий прихода человека и являющееся одним из самых фантастических и феерических зрелищ, какие только можно встретить на Земле.

Спустившись первым на дно пропасти и ступив ногой на пол гигантской горизонтальной галереи, я поймал себя на том, что громко вскрикнул, и, хотя был совершенно один, заговорил полным голосом — настолько исключительна была картина.

Придя в себя, я стал звать Жермена, стоявшего на краю последнего вертикального колодца, стараясь говорить отчетливо, разделяя слоги, потому что расстояние и искажающая звук акустика, так характерна для пещер, что часто превращает речь в нечленораздельный вопль: «Здесь вторая Сигалер!» Этой короткой фразы было достаточно, чтобы заставить моего товарища в свою очередь поспешно спуститься по лестнице, чтобы убедиться самому. Оказавшись рядом со мной, он так же, как и я, сначала был поражен размерами пещеры, но потом его внимание привлекли блестящие стены, сплошь покрытые белоснежными, необычайно изящными кристаллами.

Стоя рядом, мы мысленно описывали изумительные сюны этого кафедрального собора, погребенного под землей на глубине 200 футов. Здесь на протяжении веков создались не обычные кальцитовые формы (драпировки, сталактиты, сталагмиты), как в большинстве пещер, а гораздо более редкие конкреции, имеющие вид заиндевевших сосновых веточек. Стены, сплошь покрытые такими кристаллическими образованиями, похожи на лилипутские запорошенные инеем леса. Эта странная, волшебная кристаллическая растительность кое-где прицепляется к толстым сталактитам, покрывая их сверкающей белизны пушками, перышками и султанчиками. Некоторые из этих образований до такой степени напоминают цветущие кусты и особенно белые лилии, что могут ввести в заблуждение.

Среди множества исследованных до того пещер здесь только во второй раз мне случилось любоваться «гипсовыми цветами», как в 1932 г. я их назвал в гроте Сигалер.

Шаг за шагом шли мы по «гипсовой галерее», отмечая все разнообразие ее красот. Мы не пытаемся их описывать: никакое сравнение, никакое определение и никакая превосходная степень ничего бы не сказали ни уму, ни сердцу.

Оказавшись в одном из расширений галереи, мы заметили на песчаном полу путаницу тончайших иголок. Некоторые из этих иголок были настолько тонки и прозрачны, что остались бы незамеченными, если бы их не выдал блеск.

Очарованные, мы шли навстречу неведомому, с жадностью ожидая новых удивительных картин; стремились вперед, находясь во власти непреодолимой лихорадки, охватывающей исследователя, открывшего новый неизвестный мир, где все приводит в восхищение, а внутренний голос по-детски нашептывает: «Никто никогда не видел этой огромной колонны, никто здесь никогда не ходил, ни один взгляд не измерял высоту этих сводов, никакой звук за многие века не нарушал молчания; моя лампа первая пронизывает вечный мрак…»