——Я не виню ее. Она меня любила, я ее нет, любила она меня больной любовью, это была обычная болезнь и зависимость от человека. Но несмотря ни на что, твоя мать была прекрасной женщиной, я ее уважал, ценил как мать своего ребенка, любил, как человека, родившего тебя, но не как женщину. Со временем Азиза стала мне родным человеком, таким, как сестра, к примеру. Это плохо, потому что она страдала. Я пытался говорить о разводе, и это заканчивалось еще хуже, и тогда я просто жил дальше, принимая тот факт, что мне суждено плыть в этой лодке дальше. Нельзя заставить полюбить, с этим я свыкся и жил, как жилось, пока однажды я не встретил ту, которая перевернула всю мою жизнь, просто поставила ее на голову. Твоя мать нас увидела, после разговора выбежала в слезах и попала под машину. Никто не хотел, чтобы все закончилось именно так. Потом случилась авария с тобой, и я потерял в один миг все. Для меня ты был якорем, который удерживал меня в бушующем море. А дальше ты сам все знаешь. Оглядываясь назад, у меня возникает один и тот же вопрос. Он мучит меня периодически. Почему я не получил возможности быть счастливым, почему?

Я не ждал стопроцентного понимания, но я хотел принятия. Как отца. Конечно, мысли о том, что все вдруг станет как раньше, хотелось допустить в воспаленный мозг. Но правда в том, что быстро только кошки рождаются. Рус сидел как громом пораженный, ослеплённый и в какой-то степени уязвленный.

—За твою маму. Земля ей пухом.

Я выпил до дна, позволяя горькому пойлу обжечь горло, и обнял сына. Впервые за столько времени. Я и забыл, какое это ощущение. Сопротивления не последовало.

Это был первый шаг на пути к великим свершениям. Губы самопроизвольно растянулись в улыбке. Ваха же, стоя поодаль, кивнул мне и поднял бокал.

Стало проще в разы. В десятки раз.

ГЛАВА 26

БЕЛОВ

Теперь мои воспаленные мозги начали работать в другом русле. Это ведь не все мои проблемы, и не все получится решить таким образом, боксируя как сыном, выплескивая при этом свои боли. Скорее вообще никакие. С Машей все будет иначе, путем долгих переговоров, очевидно.

Внезапный звонок сыну на телефон нарушил вязкое спокойствие, повисшее между нами.

—Вась, не слышу тебя, — он резко встрепенулся, нахмурившись и пытаясь найти нужное положение для более удачного качества связи.

Мне с моего места не было слышно детали, только голос явно не принадлежал Василисе. Скорее прокуренному насквозь мужику. Рус побледнел моментально, а я уже начал догадываться, что дело дрянь.

—Почему я должен тебе верить?

Свирепое выражение замерло на лице сына. Он впервые за весь вечер был убийственно бледным.

—Ты кто такой, хер с горы?

Сразу после этого вопроса я услышал душераздирающий женский крик, срезающий мои барабанные перепонки острым ножом. Черт. Это херово. Очень херово Прикинув все варианты развития событий, я допустил самый пиздецовый, где Василису могли украсть с целью надавить на меня через сына. Двойной удар, неплохо. Рука потянулась к телефону, и уже набирала Кракена. Махнув одновременно Вахе, я был чертовски многозадачен.

Нельзя было хамить человеку, в чьих руках твоя любимая. Это и пытался жестами показать сыну, но он импульсивен, как всегда. Друг же в это время все понял, услышав подробности из громкого динамика телефона.

—Мысли есть? — шепотом спросил Ваха, ища в телефоне какой-то контакт.

—Кракену сообщил, сейчас будем думать.

Из разговора мы узнали об условиях возвращения Василисы. Все было прозаично. Человек хотел денег, двести тысяч зеленых, и это не проблема, проблема заключалась в другом: у нас не было гарантий, что сдержит слово. Не было в принципе никаких гарантий. Тут действовать надо было тоньше, но пока мыслей не было. Слишком мало подробностей.

Сын же начал свирепствовать, готовый совершать безбашенный поступки, которые в конечном итоге не приведут ни к чему хорошему. Пытаться успокоить его сейчас все равно что тушить лесной пожар из лейки: бесполезно.

В ходе разговора с похитителем оказалось, что не мои конкуренты замешаны —уже проще, была надежда на то, что ситуацию удастся разрешить в разы быстрее и менее кровопролитно.

—Наши люди уже пробивают этого кадра, а ты держи себя в руках. В любом случае, главное сейчас вытянуть Васю, а потом отношения с ней не выясняй. Прижал, поцеловал и отпустил ситуацию, — я попытался сбавить градус напряжения сына, ясно понимая, что на его месте уже давно бы был в худшем состоянии. Это даже представлять было до пиздецов больно.

—Ты мне будешь указывать, что делать? Она скрыла от меня то, что скрывать нельзя! Я ей рассказал все как на духу о себе.

Злость и раздражение сына я тоже мог понять, ведь не знать подробностей жизни своей девушки не бывает приятно. А по отношению к Маше ты вел себя ровно так же, Белый. Одинаково. Тоже не посвятил ее ни во что, а когда припекло, опустил в кипящий котел с разбегу. Это человечно?

Моя совесть не спала, она участливо подкидывала дровишек в костер, знала, как довести меня до ручки. Доводила. Вытягивала из меня жили на живую. Ощущение вины выжигало в груди дыру.