Билл стоял, погруженный в свои мысли, и лорд Аффенхем вздохнул.

– Не скрою, у меня чуть сердце не лопнуло ко всем чертям. Нет, вы послушайте, Твайн!

– Я вас понимаю.

– Он укладывает волосы!

– Да.

– Носит желтые штаны!

– Да.

– Вот уж кого не хотелось бы пустить в дом!

– Совершенно согласен. Мы не можем это так оставить. Положим этому конец.

– А как?

– Я поговорю с Джейн и открою ей глаза.

– Не огорошите?

– Конечно, нет. Я буду спокоен, тактичен и убедителен. Самый верный тон.

– Неужели сумеете ее увести?

– Думаю, сумею.

– Что ж, удачи. Если вы справитесь, я первые взмахну шляпой и крикну «ура!» Однако не скрою, что до сих пор эта дурища оставалась глуха к голосу разума. Лопни кочерыжка! – Лорд Аффенхем снова вздохнул. – Когда я думаю, что Джейн собирается за Твайна и вспоминаю, как на ее сестру нашла блажь повенчаться с художником по интерьеру, то у меня возникает мысль, нет ли в нашей семье какой-то странности.

В тех редких случаях, когда позволяла погода, Роско Бэньян имел обыкновение выпивать послеобеденный коктейль на открытой веранде Шипли-холла, откуда прекрасно видны холмистые лужайки и дальний лес. Здесь он и обретался вечером того дня, когда Билл с лордом Аффенхемом посетили Шипли, сильно напоминая молодого отца в приемной родильного дома: он садился, вскакивал, ходил взад-вперед и вообще обнаруживал ту взвинченную непоседливость, которая обычно ассоциируется с рыбой на сковородке или кошкой на горячих кирпичах. Мортимер Байлисс уехал в клуб, чтобы предложить Стэнхоупу Твайну двадцать тысяч; в любую минуту он мог вернуться с вестью об успехе или провале.

Может показаться странным, что Роско, так не хотевший поначалу расстаться с весьма значительной суммой, теперь разволновался, что сделка сорвется. Однако после беседы с Кеггсом утекло порядочно времени, деловое чутье, доставшееся Роско от покойного отца, успело поработать и сказало ему, что, как ни больно расстаться с двадцатью тысячами долларов, если они принесут миллион, он останется в большом барыше. А барыш был для Роско и едой, и питьем.

Вошел Скидмор с коктейлями. Роско успел заглотить один и уже спокойнее приняться за другой, прежде чем появился Мортимер Байлисс, похожий на египетскую мумию, которая ищет чего бы выпить.

– Наконец-то! – вскричал Роско Бэньян.

Мортимер Байлисс целенаправленно двинулся к столику, но взял лишь томатный сок. Много лет назад врачи запретили ему даже смотреть на что-нибудь менее сообразующееся с современным просвещенным духом. Подобно Джамшиду [24] , он пил когда-то до дна, но эти славные дни давно миновали.

– А вы ждали меня раньше? – сказал он, прихлебывая адскую смесь и желая, как бывало частенько, чтоб она меньше напоминала разбавленные калоши. – После клуба я заглянул к Гишу. Меня всегда изумляет, что Леонард Гиш еще на свободе. Ему давно пора отбывать срок в какой-нибудь тюрьме. Явный недосмотр.

Роско был не в настроении обсуждать владельца галереи.

– Как дела? – спросил он, трепеща всем телом.

– Пытался вытащить из меня двести тысяч долларов за Ренуара, которому сто – красная цена. Вот вам нравы галерейщиков.

Роско продолжал изображать камертон.

– В клубе, черт возьми! С Твайном!

– Ах, тогда? Все прошло как по маслу. Я дал ему чек, и он умчался в банк, не дожидаясь кофе.

Роско с облегченным сопением упал в кресло.

– Я боялся, он откажется.

– Исключено. На мгновение мне показалось, что он меня расцелует. Порой, – Мортимер Байлисс с отвращением поглядел на томатный сок, – порой мне хочется сказать врачам, куда им засунуть свои предписания, и вернуться к счастливым годам, когда меня звали Байлисс-шесть-мартини. Тогда я напоминаю себе, что несправедливо лишать мир его лучшего искусствоведа. Да, как и следовало ожидать, Твайн ухватился двумя руками.

– Блеск!

Мортимер Байлисс вынул монокль, тщательно протер, вставил обратно и воззрился на Роско Бэньяна с выражением, в котором более чуткий наблюдатель усмотрел бы нечто загадочное.

– Блеск? – переспросил он раздумчиво. – Интересно…

– Чего-чего?

– Я не совсем убежден, что ваши восторги оправданны.

У Роско закралась тревожная мысль.

– Вы что, хотите сказать, он не помолвлен?

– Помолвлен, помолвлен.

– Что ж тогда?

Мортимер Байлисс допил томатный сок, поставил стакан на стол, поежился и сказал, что Борджиа могли бы многому научиться в нынешние дни.

– Да, он сказал, что помолвлен, но дальше произнес нечто странное, и я усомнился, так ли радужно обстоят ваши дела. Твайн затронул тему внутрисемейного непонимания. Отец не хотел, чтобы он становился скульптором. Торговцы сеном, зерном и кормами обычно хотят, чтобы сыновья продолжали их дело.