– И кончится это тем, что они бабахнут нас по башке, - сказал Уайт.

– По базе тихоокеанского флота, - уточнил Пейдж.

Донахью взмахнул ракеткой:

– У вас какие-то чугунные головы. Мне надоело твердить вам одно и то же. Японцы не смогут напасть на Пёрл-Харбор, потому что там только тридцать футов глубины. Следовательно, торпедная атака исключается, а без торпед нет смысла нападать на линкоры.

Пейдж возразил:

– Англичане сбрасывали торпеды на полигоне глубиной в сорок футов, а это почти столько же, сколько в Пёрл-Харборе.

– Сообщение об этих испытаниях мы получили только от агентов, - сказал Донахью, - подтверждений не было. На наш официальный запрос английское командование не дало вразумительного ответа.

Донахью взял папку с телеграммами для сводки. Уайт показал на "магию", лежащую на столе:

– А эту возьмешь? Адресована генконсулу в Гонолулу.

– Она не войдет в сводку.

– Почему? Очень интересная.

Донахью махнул рукой и ушел. Уайт взял телеграмму со стола и пошел за ним. Он открыл дверь кабинета Уилкинсона. Тот сидел в кресле и читал газеты.

– Что у вас?
– спросил Уилкинсон, подняв очки на лоб.

– Донахью не пожелал взять для сводки эту "магию". Она представляет первостепенный интерес.

Уайт положил перед начальником телеграмму.

"Из Токио.

Генконсулу в Гонолулу

№ 113

Сообщите о кораблях, стоящих в следующих зонах: зона Пёрл-Харбора, залив Мамала в бухте Гонолулу и прилегающая акватория. Просим собрать данные в совершенно секретном порядке."

Уилкинсон прочитал телеграмму и положил ее на стол:

– Ничего экстраординарного. Такие задания посылаются многим японским консулам, находящимся около военных гаваней.

Уайт подошел вплотную к столу Уилкинсона и наклонился вперед:

– Эта "магия" говорит о том, что японцы готовятся к нападению на Гавайи. Надо немедленно известить адмирала Киммела и генерала Шорта, чтобы были наготове.

– Мы послали позавчера им телеграмму о том, что японцы могут начать военные действия против Филиппин, Таиланда, Борнео и на перешейке Кра. Можете не волноваться.
– На благообразном лице Уилкинсона появилась улыбка.
– Мы не спим. А вам надо пойти поспать. У вас очень утомленный вид, Уайт.

Уайт повысил голос:

– При чем тут Борнео и Кра? Речь идет о Пёрл-Харборе!

Уилкинсон слегка поднял брови и откинулся в кресле. Потом спустил со лба очки и с любопытством уставился на подчиненного.

– Мне кажется, я сам знаю, что надо делать, - произнес он подчеркнуто спокойно.
– И знаю, кому нужно посылать телеграммы.

Уайт крикнул:

– Нет, не знаете! Вы ничего не видите! Или видите, но ничего не делаете...

В кабинет вошел Донахью. Он схватил Уайта под руку и зашептал в ухо:

– Успокойся, Никки, считай до двадцати. Успокойся, ради бога.

Уилкинсон снова поднял очки на лоб и сложил руки на животе.

– Уайт, вы переутомились, я понимаю вас, - он сочувственно кивнул головой, - сдали нервы. Держите себя в руках и не устраивайте припадков в служебное время. Сходите к невропатологу. Мы следим за японским флотом. Наша радиоразведка уже заметила, что возрастает концентрация сил японского флота, они вовсю ведут ложный радиообмен, чтобы сбить нас с толку. Мы также обнаружили скопление самолетов на Формозе и перемещение авиации к югу от Японии. Мы вполне допускаем возможность нападения Японии на Филиппины и на английские или голландские владения. Но... японцы могут наброситься и на других. И вы знаете на кого. И эту альтернативу, весьма вероятную, мы, разведчики, не вправе сбрасывать со счетов.

Донахью погладил Уайта по плечу.

– Ты совсем издергался, Никки, и выбился из сил. Ходи со мной по утрам в манеж.
– Он повернулся к Уилкинсону.
– Получены сведения о том, что японцы уже утвердили план военной администрации в Сибири и сейчас в Токио идет тайная мобилизация всех переводчиков-россиеведов.

Уайт с трудом произнес:

– Простите... Я позволил себе...

Уилкинсон молча пожал плечами и обратился к Донахью:

– Вчера Дайана потащила меня в Национальную галерею. Я собирался туда уже несколько лет, но никак не удавалось. Я не знал, что там есть Утрилло, две замечательные вещи... парижские переулки. Видел?

– Мне недавно сказали об этом, - ответил Донахью.
– Непременно схожу. Любопытная судьба у этого замечательного мастера. Пока был пьяницей и бродягой...

– Это был Верлен от живописи, - заметил Уилкинсон.

– Вот именно, он был форменным пропойцей, в пьяном виде делал потрясающие шедевры и прославился на весь мир. А с тех пор как его прибрала к рукам богатая вдова и поселила в шикарном доме, он перестал писать. Говорят, теперь он только молится и пьет лимонад. Утрилло, увы, кончился.