И Гегель говорит, что эта сущностная Реальность рассматривалась до сих пор «vom Standpunkt des Bewufitseins aus» /с точки зрения Сознания/. Так вот, Bewuptsein — это Созна- ние-внешней-реальности, не-Я, противопоставленного Я, объекта, понятого как нечто противостоящее познающему субъекту. Речь, стало быть, шла о позиции, которую занимает человеческий индивид (Единичное) по отношению к Человеку как таковому, взятому как сущностная Реальность Реального вообще, притом что эта сущностная Реальность представляется этому Человеку чем-то внешним, автономным, ему противоположным. На самом деле эта абсолютная сущностная Реальность, т. е. «энтелехия» Реального в целом, составляет также «энтелехию» каждого человеческого индивида. Так, Государство есть не что иное, как целое, составленное из Граждан, и каждый Гражданин является тем, чем он является, только потому, что он причастен Государству. Но коль скоро Человек не отдает себе в этом отчета, коль скоро реальность Государства, политической жизни явно этого факта не обнаруживает, Человек противопоставляет себя Государству, видя в нем независимое, автономное образование. Так обстоят дела с Bewuptsein. Следовательно, можно сказать так: до сих пор предметом рассмотрения были отношения, которые складывались у индивида, противопоставлявшего себя человечеству, целостности, Государству, с человечеством, с целостностью, с Государством.

Но с точки зрения Человека-Bewuptsein, сущностная Реальность — это не только Государство. Этот Человек противопоставляет Я также и Мир, он видит в нем автономное образование. Стало быть, сущностная Реальность этого Мира будет для него также чем-то автономным, чуждым ему. Так она и сделается для него божественной сущностной Реальностью. Для него absolutes Wesen — это Бог, или, говоря более общо, Божественное.

Следовательно, говоря о сущностной Реальности с точки зрения Bewuptsein (что он и делает в главах III и IV), Гегель должен был говорить о том, как относится Человек к своему Богу, он должен был говорить о Религии. Иными словами, речь шла о положении, в которое ставил себя Человек по отношению к Богу, отличному от него, ему противоположному. Речь шла, следовательно, о Религии в самом широком смысле слова.

Итак, первая часть теистической интерпретации отрывка правильна. Однако слова «Религия» и «absolutes Wesen» надо брать в том смысле, в котором их употребляет атеист. И в таком же атеистическом ключе нужно понимать и вторую часть фразы.

Речь идет об «абсолютной сущностной Реальности» (absolutes Wesen) «в себе и для себя». То есть это вопрос о Человеке как таковом, об общественном /collectif/ человеке, живущем в Мире, о Weltgeist, Volksgeist и в конечном счете о Государстве. Но теперь он ставится не с точки зрения Bewuptsein, индивида, противопоставляющего себя Государству и взирающего на него со стороны. Дело идет о Selbstbewuptsein des Geistes /самосознании духа/. Это означает, что в главе VII надо показать и понять, каким образом Дух понимает себя самого в качестве такового, а не только в- и через отношение к нему индивидов. Так вот, согласно Гегелю, это само-понимание Духа — или Volksgeist — осуществляется в Религии и посредством Религии (понимаемой в самом широком смысле слова). В главе VII, стало быть, речь пойдет о содержании религиозного знания, т. е. о Теологии.

Согласно Гегелю, Человек понимает себя как отдельного индивида в- и через посредство Философии. И вся до-гегелевская философия была в этом смысле философией Bewuptsein, которая, с одной стороны, изучала и описывала субъект в качестве противопоставленного объекту, человеческий индивид как противостоящий Миру природы, а с другой, автономный объект, внешний по отношению к субъекту. Что же касается человека, который составляет единое целое с Миром, т. е. Человека реального, общественного, исторического, или, если угодно, Государства, то таким он открывается себе в Религии и через ее посредство. Вот почему Философия (до-гегелевская) Bewuptsein /Сознание/ непременно должна дополняться Религией. И наоборот, всякая Религия порождает свое философское дополнение. Ведь в Религии Wesen /Сущность/ понимается как яе-Человек, как нечто внешнее Человеку. Религиозный Человек, стремящийся понять самого себя, вынужден, следовательно, понимать себя как противостоящего Wesen /Сущность/, т. е. понимать себя как Bewuptsein; он вынужден, следовательно, понимать себя в Философии (до-гегелевской) и с ее помощью.

И только когда Государство становится таким, что в нем «снимается» противостояние Единичного и Всеобщего, только тогда может быть устранено противостояние Философии и Религии. Когда Государство станет «Tun Aller und Jeder» /Действием всех и каждого/, всеобщей интеграцией единичных действий, в которой действие каждого будет действием всех и наоборот, Человек убедится в том, что абсолютная сущностная Реальность — есть также его собственная реальность. Противостояние между ним и ею исчезнет, она перестанет быть божественной. И познакомит его с нею уже не Теология, но Антропология. И та же самая Антропология откроет ему его собственную сущностную Реальность: она заместит не только Религию, но и Философию. И этот синтез Философии и Религии, ставший возможным в действительности «абсолютного» Государства, есть не что иное, как Наука Гегеля и, значит, в частности его «Феноменология духа». Об этой-то «Феноменологии духа», являющей собой «Selbstbewuptsein des Geistes», и идет речь в разбираемом отрывке.

Это Selbstbewuptsein есть абсолютное Знание, описываемое в главе VIII. Рассматриваемый в главе VII ход событий объясняет генезис этого Знания, которое, будучи синтезом Единичного и Всеобщего, рождено столько же прошлыми Философиями, рассмотренными в первых шести главах, сколько и Религиями, описываемыми в главе VII.

Только атеистическое истолкование отрывка не противоречит целому «Феноменологии духа». Но достаточно прочитать саму главу VII, чтобы убедиться в неприемлемости теистической интерпретации.

Гегель говорит здесь о Религии; — такова тема главы. Но он берет это слово действительно в очень широком смысле. Так, говоря о греко-римской «Религии», он много меньше говорит о языческой теологии, чем об античном искусстве: о скульптуре, эпосе, трагедии и даже комедии. Так вот, утверждать, что, говоря об Аристофане, на самом деле говорят о Боге, или заявлять, что это Бог являет себя себе самому и обретает самосошшш, являясь грекам, к примеру, в «Лиси- страте», значит бросать слишком уж смелый вызов здравому смыслу.