Заметим, что феодальное право сформировалось в столь короткие сроки прежде всего потому, что владение фьефом превратилось в облагороженный способ обладания землей и определения наследственных прав на нее, а также потому, что все, связанное с передачей ленного владения из одних рук в другие, вошло в юридическую практику и стало одним из предметов судебного рассмотрения. Сколь бы ни восхваляли современники дружбу вассала и его сеньора, как бы они ни возносили преданность на вершину достоинств, присущих благородному человеку, постепенно клятва верности все более и более сводилась к чистой формальности, она не шла от сердца, а произносилась лишь затем, чтобы вступить во владение некоторым имуществом. Поэтому стало допускаться принесение вассальной клятвы вдовами и дочерьми, наследовавшими лен, хотя женщины и не могли нести военную службу. Да и само значение военного служения отходило на задний план. Однако король, несомненно, ожидал, что те, кто преклонял пред ним колено, придут сражаться с ним рядом. Дворцовым писарям было приказано составлять списки рыцарей, которым надлежало оборонять тот или иной «бург» или замок. «Ленные записи», хранившиеся в его архиве, содержали подробные перечни тех, кто в каждой провинции обязан был либо явиться по призыву в ополчение и служить в нем за свой счет 40 дней, либо откупиться от воинской повинности, связанной с ленными отношениями. Но в военных походах как частного, так и государственного характера король более всего полагался на преданность своих друзей, слуг, на умение своих наемных служителей. А от княжеств малых и больших, по отношению к которым король выступал как высший сеньор, крепя свою власть над ними, он ожидал в основном притока денег (сборы за передачу фьефа новому держателю) и политических выгод — возможности обращать себе на пользу дробление сильных родов.

Возможность такая действительно была, ибо сложившийся обычай ставил сеньора, предоставившего фьеф своему вассалу, в более выгодное положение относительно родственников умершего ленника. Сеньор мог требовать установления своей опеки над несовершеннолетними детьми покойного и возмещения связанных с этим расходов вплоть до совершеннолетия сирот. Он имел право выдать замуж по своему усмотрению вдову покойного и его осиротевших дочерей. Этими правами Филипп пользовался в полной мере при каждом удобном случае и повсеместно с самого начала своего правления. Приведем пример: в 1181 году граф Неверский и Осерский умирает, оставив единственную дочь сиротой. В течение трех лет король опекает наследницу и присваивает все доходы ее сеньории. Затем он отдает ее в жены своему кузену де Куртенэ. Когда же она овдовела, король опять берет ее вместе с принадлежавшими ей двумя графствами под свою опеку и выдает замуж за Эрве де Донзи, взыскав, естественно, рельеф. Не забывает король и о ее единственной дочери от второго брака, которую бережет для своего внука, добившись от Эрве обещания не выдавать девушку замуж без согласия короля даже в том случае, если договор об обручении с внуком не приведет к браку. В 1201 году настал черед и Шампани попасть под тяжкое бремя опеки короля-сеньора в результате семейной трагедии. Похоронившая мужа графиня Бланка Наваррская, имевшая дочь, была на исходе беременности, и Филипп, стремясь упредить ход событий, согласился принять вдову как вассала под свое покровительство, поставив ей условие не выходить замуж и не выдавать замуж дочь без согласия короля и, более того, доверить ему воспитание будущего ребенка. В обеспечение выполнения поставленных королем условий, гарантами по которым выступили наиболее видные бароны Шампани, Капетинг наложил руку на две важные крепости. В жалобе папе Римскому, которую Бланка составила в 1215 году, она рассказывает, как однажды по приказу принца Людовика — старшего сына короля Франции — его рыцари и стражники ворвались в залу, где она сидела за столом со своим сыном, и потребовали денег. Ей пришлось спасаться, укрывшись в женских покоях, пока ее слуги не выставили ворвавшихся в помещение. Эпизод дает представление о том, как на деле осуществлялось королевское право опеки. Используя его, Филипп распорядился также и судьбой двух дочерей погибшего в Палестине графа Фландрии, и судьбой наследницы Бретани.

Отметим, что с помощью ленного права Филиппу удалось разрушить «империю» Плантагенета. Вернувшийся из плена Ричард счел себя свободным от клятвы верности предавшему его Филиппу и начал против него войну, продолжавшуюся пять лет. В сентябре 1198 года Ричард рассылает победную реляцию народам всех своих земель. В этом случае мы вновь видим, как письменный документ становится орудием политической пропаганды, которая мелкий факт превращала в событие, использовала его, раздувая и преувеличивая его значение. «Близ Жизора, — пишет Ричард, — я сокрушил противника. Мост через Эпту провалился под тяжестью беспорядочно бежавших от меня французских рыцарей. Король наглотался речной воды, а двадцать его рыцарей пошли на дно. Копьем я вышиб из седла и захватил в плен Матье де Монморанси, Алена де Руси и Фулька де Гильваля, а с ними еще сотню ратников. Я вам сообщаю имена большинства плененных, а имена остальных, которых захватил Меркадье [один из командиров наемников-рутьеров], мне не известны. Пленных множество, взяты две сотни коней, из коих сто сорок — в стальной броне». Но Филипп не потерпел краха, он не был разгромлен при Фретвале, там произошла всего-навсего мелкая стычка. Тем не менее это было поражение, и поражение постыдное. Оно могло иметь очень серьезные последствия, если бы следующей весной не произошла другая случайность: Ричард был убит стрелой, выпущенной из арбалета. Законного сына он не имел, а претендовали на наследство двое: его племянник Артур, граф Бретани, сын самого старшего его брата, и Иоанн — самый младший его брат, который тотчас же захватил Нормандию и Англию. Для Филиппа это стало огромной удачей: он получил возможность действовать так, как действовал его дед Людовик VI во Фландрии, но гораздо эффективнее, поскольку нормы сеньориального права стали теперь более четкими. Он поспешил в Ле-Ман, взял под свою опеку малолетнего Артура, ввел его во владение графствами Мен и Анжу и увез с собою в Париж. И мальчика использовали как козырную карту в сложной игре, которую король повел против его дяди. В подходящий момент он отступился от мальчика, отобрав у него оба больших графства и передав их Иоанну Безземельному за огромную сумму, выплаченную в качестве рефльефа. При этом король дал согласие, женить своего сына на Бланке Кастильской, племяннице нового союзника, чтобы скрепить заключенный мир. Главным для Филиппа было признание Плантагенетом своего положения как вассала, принесшего оммаж, и возможность оказывать на него давление всеми средствами, которые предоставлял ему феодальный обычай.

И вот через несколько месяцев против Иоанна в Пуату выступили два его вассала — Гуго, владетель Люзиньяна, и граф Маршский, продолжатели традиции своих предков, непокорных властителей этих земель, которых еще в начале XI века герцог Аквитанский без заметного успеха пытался заставить хранить ему верность. Они поднялись против Иоанна, своего сеньора, по той причине, что тот забрал себе выгодную наследницу, ранее предназначенную в жены сыну одного из них. Это считалось вероломством, и обиженные стали искать суда праведного, обратившись к сеньору их сеньора, королю Франции. Подобная апелляция к высшим ступеням феодальной иерархии в обход промежуточных стала теперь делом обычным. Филипп не преминул принять жалобу и призвал виновного в Париж на королевский судебный совет, чтобы уладить спор. Иоанн не приехал, сославшись на то, что его вассальные обязанности действительны только в приграничье Нормандии. В ответ ему было указано, что его вызывают как герцога Аквитанского. Но Иоанн упрямился. И тогда, в апреле 1202 года, совет собравшихся в Париже баронов Франции вынес свой вердикт. Отметив, что один из них, равных между собой, изменил своему долгу, уклонившись от участия в совете, бароны решили наказать его конфискацией всех феодов, предоставленных королем. Бароны исходили при этом из вошедшей в обычай практики. Случалось, что какой-то сеньор, посчитавший себя обманутым своим вассалом, грозил отобрать у него и земли, и замок, но такие угрозы осуществлялись очень редко. И не было случая, чтобы подобную меру применили к целому княжеству.

Такая интерпретация норм обычного права, определявших прерогативы сеньоров, была подобна революции, но Филипп чувствовал себя достаточно сильным, чтобы принять суровое решение и осуществить его. И на этот раз в его расчетах главная роль отводилась Артуру. Со всей торжественностью он посвящает его в рыцари, и тот приносит ему оммаж за всю Бретань, которая становится, таким образом, вассальным феодом королевства. Овладев Аквитанией, Филипп передаст и ее новоиспеченному рыцарю, имевшему на провинцию наследственные права, перешедшие от его бабушки, а также и Анжу и Мен, унаследованные от деда. Но не Нормандию, которая станет платой за все эти пожалования. Филипп хочет сохранить Нормандию для себя, и именно с нее он начинает расширение своих домениальных владений. Папе Римскому, к которому обездоленный король Иоанн обратился с жалобой на совершенную по отношению к нему несправедливость, и который намерен был вмешаться и рассудить спор, Филипп, поддержанный епископами и баронами, приказал ответить, что речь идет о феодальных правах, о мирских делах, никак не касающихся Святого Престола, и что посредничество папы в таком вопросе было бы «унизительно для королевского достоинства». И когда распространился слух, что Иоанн в Руане собственной рукой умертвил плененного им племянника, король Франции счел это подходящим поводом для расширения своих владений. При поддержке знатных людей этих земель, возмущенных убийством, Филипп захватил графства Анжу и Мен, оставив, однако, управлять ими того же сенешаля, который замещал отсутствовавшего хозяина, лишенного наследственных прав за преступление. В своих действиях Филипп не решился выйти за пределы исконных франкских территорий. Слишком удаленное и, главное, чуждое франкам Пуату не было конфисковано. Но он оставил в своих руках Тур вместе с крупнейшим лакомым куском — герцогством Нормандским. Здесь уже не было более сенешаля, а появились королевские управляющие — бальи. Нормандия стала отныне частью королевского домена. Она была аннексирована совершенно законно — на основе кутюмов, а точнее — на основе права, ленного права.

Однако вероломный вассал не был уничтожен. В 1213 году Филипп сделал вид, что готов плыть за море, чтобы в самой Англии настичь Иоанна, которого к тому времени отлучили от Церкви за попытки изымать у нее слишком крупную долю доходов. Филипп продвигался со своим ополчением по фламандским землям, а в это время его противник, не жалея денег, старался восстановить против Филиппа графов Фландрии и Булони, а также и императора Оттона, германского короля. Рено де Даммартен, граф Булонский, был старым товарищем Капетинга, который собственноручно произвел его в рыцари. Но он принадлежал к числу тех честолюбцев из высокородных семейств, которые, будучи слишком быстро подняты своим покровителем, забывают о прежней дружбе и начинают вести свою собственную игру. Разорвав брак с двоюродной сестрой короля ради женитьбы на наследственной владелице Булони, Рено перенял амбиции своих предшественников — графов, владевших этим крупнейшим портом на побережье Ла-Манша, гордившихся своим происхождением от самого Карла Великого и родством с Готфридом Бульонским. Граф предал короля, и у Филиппа дружеские чувства к нему сменились смертельной ненавистью. В 1211 году совет королевства принял еще одно решение о конфискации. Оно относилось к крупной сеньории Мортена, которую король незадолго до того, овладев Нормандией, передал Даммартену. На следующий же год Даммартен становится верным приспешником короля Англии. А граф Фландрии Ферранд Португальский никак не мог смириться с потерей крупной суммы, выплаченной им королю при вступлении во владение этим большим феодом, унаследованным его женой. Люди во Фландрии разделяли его обиду, и он мог рассчитывать на их поддержку. До поры Ферранд выполнял свои вассальные обязательства, но кое-как, только чтобы не навлечь на себя санкций, а когда король вступил в пределы графства, перешел в лагерь его противника. Император Оттон Брауншвейгский полностью зависел от Иоанна Безземельного, приходившегося ему дядей по матери. За четыре года до этого Оттон также был отлучен от Церкви папой Иннокентием III за политику по отношению к Италии, ущемлявшую интересы Святого Престола. Папа способствовал избранию королем Германии вместо Оттона юного Фридриха Гогенштауфена. Оттон, само собой разумеется, видел в «христианнейшем» французском короле естественную опору папской политики и своего опаснейшего соперника. Так сложилась коалиция. Ей предстояло теперь двинуться на Филиппа Августа с севера, в то время как Иоанн на юге приступит к отвоеванию своих наследственных владений.

В феврале 1214 года Иоанн высадился в Ла-Рошели, продвинулся вперед и 17 июня взял Анже. Затем он осадил находившийся неподалеку замок Ла-Рошо-Муан. Король Франции поручил своему сыну Людовику, графу д'Артуа, держать оборону в этих местах со всеми рыцарями, собранными в южных землях королевского домена. Сам же он в это время находился во Фландрии с рыцарями северной части королевства. Все круша, он опустошал земли своего неверного вассала. Однако сопровождавшие короля бароны советовали ему избегать прямого столкновения с противником, и он стал отходить от Турне к осажденному Лиллю, положение которого было критическим. 2 июля при приближении к городу Людовика с франкским рыцарством английский король снял осаду и неожиданно обратился в бегство. А 27 июля в битве при Бувине Филипп одержал блестящую победу, которую французские историки с полным основанием относят к числу судьбоносных.

Гильом Бретонец, королевский капеллан, по свежим следам этих событий подробно описал битву при Бувине, во время которой он находился рядом с королем. Мне представляются заслуживающими внимания следующие моменты его повествования, написанного, само собой разумеется, во славу венценосца. Столкновение противников при Бувине было на этот раз настоящей битвой, одним из тех редких сражений, в которых противники действуют соответственно ритуалу, принятому для завершения политического спора. Две армии развернулись в три боевых порядка друг против друга по краям обширного пространства, пригодного для действий кавалерии. В центре строя ратников каждой из сторон находились короли: французский и германский, поднявшие атрибуты королевской власти. Французы держали священную орифламму и золотолинейное знамя короля, а германцы — разнообразные эмблемы, не имевшие ни малейшей святости, дерзостные и словно бы дьявольские. На колеснице, подобии миланских «кароччио» начала второго тысячелетия, рядом с императорским орлом был прикреплен вымпел в виде дракона. Противников разделяло чистое поле, пустое, как шахматная доска между рядами белых и черных фигур перед началом партии.