И ритуалы, которыми обставлялось заключение мирного соглашения, и само его содержание хорошо показывают, сколь тесно в те времена переплеталось религиозное с тем, что ныне мы называем политическим. Вассал приносит оммаж 15-летнему королю, ибо король — десница Господня на земле. А Господь располагает и повелевает, чтобы были, наконец, повержены Его враги, которых сопротивление всей нации чужеземному вторжению сделало еще более дерзкими. Капетинг и его вассал обязались употребить все средства для того, чтобы в каждой из подвластных им частей королевства борьба добра со злом была успешно завершена. «Пока мы молоды и находимся в начале нашего правления, — заявлял Людовик в одном из своих ордонансов, подготовленном к обнародованию в Нимском диоцезе, — во имя Господа, давшего нам высшую власть земную, мы сделаем все, чтобы многострадальная Церковь Божия была чтима и укреплена в вере… чтобы отлученные от нее примирились с ней согласно каноническим установлениям, чтобы упорствующие были силой возвращены в лоно единой Церкви не позднее чем через год». Находясь в Париже, граф Тулузы обещал действовать именно таким образом. И он действительно будет изгонять из своих земель вероотступников и сочувствующих им, не щадя ни своих вассалов, ни родню, ни друзей. Он даст приказ своим бальи повсюду разыскивать еретиков, предлагая каждому, кто поможет их поимке, вознаграждение — две серебряные марки ежегодно в течение первых двух лет, а далее по марке в год пожизненно, «и так за каждого еретика, если их будет поймано несколько». Церковь здесь вновь обретет былую мощь, будет взимать без помех десятины, получать первины. В ознаменование победы она перестроит по французскому образцу многие кафедральные соборы. Их высокие башни и богатое убранство останутся символами искоренения пагубных верований. Раймонд VII потратит четыре тысячи марок на основание в Тулузе — тоже по французскому образцу — учебного заведения, где приглашенные из парижских школ четыре мэтра теологии, два — канонического права, шесть мэтров свободных искусств и два грамматика станут наставлять добрых клириков. В свою очередь будет усовершенствован и репрессивный механизм.

В 1184 году епископам было предписано объехать свои диоцезы, чтобы на местах судить наиболее ярых богоотступников. В 1199 и в 1206 годах Иннокентий III обязал прелатов не полагаться на одну лишь людскую молву, а проводить настоящий розыск и следствие. Провинциальный церковный собор в Тулузе в 1224 году разъяснил, как следовало вести эту охоту, чтобы обеспечить ее эффективность: «в каждом приходе надлежит назначить одного священника и трех мирян, обязав их прилежно искать еретиков, обыскивая поочередно подозрительные дома и подвалы, все закоулки на чердаках и все укромные места. Если там будут обнаружены еретики или верящие им, их сторонники, укрыватели или защитники, следует, приняв все меры к тому, чтобы они не скрылись, без промедления донести о них архиепископу или епископу, сеньору этого места или его бальи». Церковным властям надлежало судить еретиков по всем правилам. Те из них, кто по своей воле вернется к истинной вере, будут «носить два креста так, чтобы они были хорошо видны, поверх одежды и иного цвета, чем ее цвет — один слева, другой справа; этого, однако, будет недостаточно для их прощения без выданного епископом свидетельства о возвращении в лоно Церкви. Таким людям не следует доверять публичные должности, нельзя допускать к совершению актов, определяемых законом». А всех прочих упорствующих следует «ради покаяния держать в стенах», то есть заключать в тюрьму. Все католики — мужчины старше 14 лет и женщины от 12 лет — должны поклясться «честно доносить о еретиках». Чтобы не навлекать на себя подозрений, они должны исповедоваться и причащаться три раза в год. «Мирянам не следует держать у себя каких-либо книг Священного Писания, кроме Псалтыря и требника», и эти книги они не должны иметь на «обыденном языке». В 1233 году «инквизиция по делам о еретических извращениях» была возложена на монашество нищенствующих орденов — те новые конгрегации последователей Св. Франциска и Св. Доминика, которые возникли в условиях религиозного брожения как ответ на вызов, брошенный ересью, и в которых папа был более или менее уверен. Инквизиторы надлежащим образом справились с порученным делом. В Тулузе с мая по июль 1246 года их трибунал приговорил к ношению крестов 134 человека, и еще 28 — к пожизненному тюремному заключению. На протяжении жизни этого поколения инквизиторы будут наталкиваться и на заговор молчания, и на родственную и соседскую солидарность, укрепившиеся под влиянием унижений, пережитых в результате поражения, и на обострившееся чувство национальной гордости, заставившее прибывших из Парижа преподавателей Тулузского университета убраться восвояси. А некоторые кастели еще долго будут оказывать вооруженное сопротивление. Последний акт насилия — избиение и убийство в 1242 году четырех инквизиторов, проезжавших через Авиньон. Двумя годами позже был взят Монтсегюр, где нашли прибежище их убийцы. С той поры еретический недуг стал мало-помалу отступать из городов в сельские равнины и горные долины, где он надолго сохранится среди простого народа. Известно, что близ Монтайю ересь среди крестьян все еще прочно держалась даже в начале XIV века.

В результате заключенного в Париже мира Каркассон, Бокер и окрестные земли вошли в состав домениальных владений короля. К этому времени государственные институты королевства Капетингов стали настолько прочными, а дорожная сеть получила такое развитие, что теперь, в 1229 году, уже не казалось невозможным, находясь в Иль-де-Франс, надежно удерживать в руках столь отдаленные края. Суверенные властители не появлялись там чаще, чем ранее. Свои полномочия они передали тем сенешалям, коих оставил еще Симон де Монфор. Сенешаль вместе со своим двором, подобием королевского, где столь же широко были представлены юристы и специалисты по финансам, правил всем. И в глазах народа виновным во всех притеснениях становился тот, кто выступал от имени короля. Сам лее король оставался для простых людей воплощением справедливости; он виделся издали как ее высший гарант. И каждый мог надеяться, что король не оставит без внимания его жалобы и умерит жесткость своих наместников.

Королевская власть пошла на присоединение южных земель, посчитала необходимым иметь точку опоры на случай возможной измены Раймонда VII. Кроме того, владение этими землями открывало доступ к морю, что было весьма важно. В королевском доме мечтали не столько об аннексиях, сколько о крестовом походе, о настоящем крестовом походе, который увенчался бы, наконец, освобождением Иерусалима. Во всяком случае, никому в королевском окружении не пришла в голову мысль о возможности присвоения после захвата всех наследственных владений графов Тулузы, перешедших под руку Господню в результате достигнутых в священной войне успехов. Располагая свободой действовать во имя Господа, Капетинги удовлетворились тем, что расчленили огромное Тулузское княжество, прочно привязав к французской короне большую его часть, вовсе не стремясь аннексировать ее полностью. Из четырех диоцезов, предоставленных Раймонду VII в качестве фьефов, один лишь Тулузский был дан ему в пожизненное владение. После смерти графа он должен был перейти к его дочери, помолвленной с одним из сыновей Людовика VIII, и в тот момент бывшей единственным законным ребенком Раймонда. Ее наследниками по этому владению могли стать только дети, рожденные в браке с принцем. Иоанна Тулузская и ее потомки могли бы унаследовать все владения, принадлежавшие некогда ее предкам, если бы ее отец умер, не оставив наследника мужского пола.

Иоанне было восемь лет. До достижения брачного возраста она находилась при французском дворе и ее берегли как зеницу ока. В 1237 году девушку отдали замуж за одного из братьев короля — Альфонса. Никто не мог тогда предположить, что Раймонд VII так и не вступит в новый брак, а Иоанна окажется бесплодной. И когда она умерла в 1271 году одновременно со своим мужем, оплакиваемая всеми тулузцами, с ней «угас и исчез с лица земли» тот род, последним отпрыском которого она была, а все земли Лангедока перешли к французской короне. Такова была воля случая. Но к этому времени монархическое государство уже оказалось способно поглотить эти земли. За 40 лет до того оно не было к этому готово. Да и кто в то время, будучи в здравом уме, мог бы представить себе этот регион иначе, чем конгломератом самостоятельных княжеств, связанных феодальными договорами и, что важнее — родственными узами с королевским доменом, который сам по себе был столь невелик по размерам и так компактно расположен, что давал королю возможность успешно управлять им через доверенных людей? Тогда никто не мог ни предвидеть присоединения Тулузы, ни уж, тем более, желать этого во имя некоего «империализма», совершенно немыслимого в то время. В 1229 году уровень развития государственных институтов не позволял зарождаться подобным замыслам, хотя еще в 1226 году эти институты достаточно укоренились, и Людовик VIII, старшему сыну которого исполнилось в то время всего 12 лет, смог доверить регентство своей жене. И никто не оспаривал его решения.

В XI и в XII веках благородная женщина имела высокую политическую ценность. Она давала дому своего супруга наследников, вливала в него новую кровь, что открывало возможность претендовать на новые владения и, случалось, по смерти мужа становилась наставницей сына, почтительно просившего у нее совета. Если женщина и не играла такой активной роли, она служила для знатных родов главным средством обменов, от которых не менее, чем от войн, зависела судьба сеньорий. Однако к концу XII века возникшие в потоке прогресса сдвиги в положении женщины, поднимавшие ее общественный статус так же быстро, как и статус мужчин, сделали привычной ситуацию, когда за неимением в семье мужа или отца женщина принимала оммаж от имени своего малолетнего сына, или, действуя под контролем сеньора-опекуна, брала на себя повседневную заботу о сыновних интересах. При миропомазании Людовика IX нескольких отсутствовавших баронов представляли их супруги. Тем не менее, новизна положения, которым воспользовалась Бланка Кастильская, была связана не столько с повышением общественного статуса женщин, сколько с укреплением королевской власти.

Став венценосной, королева Франции не могла оставаться в таком же подчиненном положении, как все прочие женщины. Ее образ связывается с образом Богоматери, которую изображали на фронтонах кафедральных соборов держащей на коленях младенца Иисуса, Бога во плоти. Да и муж этой женщины, стоявшей на вершине феодальной пирамиды, не имел над собой иного сеньора, кроме Господа. Один лишь Бог мог, стало быть, обеспечить опеку над его несовершеннолетним сыном, поручив эту миссию одному из высших своих служителей. Именно так обеспечивалась епископом Реймсским вкупе с королевой-матерью опека над принцем Людовиком (его родная мать умерла в 1190 г.), пока Филипп Август возглавлял крестовый поход. В 1226 году все еще продолжался другой крестовый поход — против альбигойцев. На долю кардинала Сент-Анжа, папского легата, выпала миссия занять место Господа при Бланке Кастильской, и в первые несколько лет он служил ей надежной опорой. Но еще более ценную, имевшую решающее значение помощь и поддержку Бланка получала от клириков и рыцарства королевского двора. Они образовали нечто подобное единому семейству, в котором от дядьев к племянникам передавались высокие церковные звания, а от отцов к сыновьям — руководство различными придворными службами (одна лишь семья Готье де Немура, породнившаяся с Клеманами и Корню, на протяжении жизни четырех поколений дала четырех архиепископов, десяток епископов и столько же каноников собора Парижской Богоматери и храма Св. Мартина в Туре, четырнадцать камерариев и маршалов двора). Тесное сплочение этих людей вокруг королевской семьи облекало ствол и ветви всего ее генеалогического древа словно прочной корой, способной поддержать этот род в трудную минуту. И такой момент наступил. Пользуясь малолетством наследника, бароны попытались ослабить путы зависимости, исподволь затягиваемые на них монархией. Укрывшись в Париже, где рыцари и бюргеры королевского домена спрятали юного короля в надежном месте от посягательств мятежных баронов, стремившихся его захватить, Бланка Кастильская устояла под их натиском, опираясь на поддержку людей из окружения своего мужа и свекра. Верные слуги послужили надежнейшей опорой для хрупкой женщины.

Стремясь предотвратить смуту в королевстве, покойный король еще в июне 1225 года сделал необходимые распоряжения относительно наследования. При всех своих недостатках Бланка Кастильская не была лишена и достоинств. Одно из них заключалось в ее неистощимой плодовитости: она родила многих сыновей, и пятеро из них благополучно пережили все опасности детского возраста. Ее последний ребенок по имени Филипп Дагобер должен был стать священником. Согласно утвердившемуся во всех княжествах королевства обычаю, которому Капетинги не следовали со времен Филиппа лишь по воле случая, каждый раз определявшего новые обстоятельства появления на свет их наследников, Людовик VIII оставил сыновьям свое достояние, разделив его на четыре части. К старшему переходили вместе с короной и всем золотом и серебром, хранившимся в башне Лувра, земли домена, принадлежавшие предкам — герцогам Франции, а также и Нормандия, которую ни в коем случае не следовало отделять от этих владений. Второму сыну, Роберту, отходило унаследованное от бабушки графство Артуа, при условии, что в случае, если он не оставит после себя наследника мужского пола, этот фьеф будет возвращен королю. Последние по времени приобретения земли Анжу и Мен должны были перейти к третьему сыну (он умер, и наследником этой доли стал родившийся уже после смерти отца Карл — его шестой ребенок). Альфонс, четвертый сын, будущий супруг Иоанны Тулузской, получил Пуату и Овернь. По достижении совершеннолетия каждому из братьев предстояло вступить во владение своей долей. Несколькими годами позднее эти доли получили название «апанажей», уделов от «владений французской короны». Никто не мог предположить, что подобный раздел сможет нанести какой-либо ущерб короне. Будучи связанными с короной феодальными отношениями, эти провинции, хотя и розданные наследникам, объединялись ею как и сами «сыны Франции» — отныне единственные обладатели права на геральдические лилии в своих гербах — они были вместе под властью старшего брата, бесспорного главы этого сурового семейства, не склонного к легкомыслию. Историки рассказывали нам, как братья Людовика IX покорно таскали вместе с ним камни для строительства аббатства цистерцианцев в Руаймоне. Этот любопытный эпизод точно отражает историческую реальность — неколебимое единство королевской семьи, руководимой согласно предписаниям патриархальной морали, способствовавшей укреплению монархии на всем протяжении XIII столетия.