Работа дур любит.

И раз тебе поручен какой-то участок – вот и неси за механизмы на нём полную, мать её, ответственность. А управишься ли ты с этим за час, или проработаешь, как сегодня она – три часа сверхурочно – никого не волнует!..

Но насос починен. И починен так, как нужно.

Значит, не зря она возилась и дотошно проверяла и перепроверяла. Да и робот-ремонтник – молодец. Как и те, кто составил его программу. (Страшно представить, что будет, если этот сложный и совершенный механизм сломается, или откажет, как уже случилось с двумя в секции реактора!)

Она устала, конечно, и икры всё ещё тряслись от долгого нахождения на ногах. Но всё равно ощущала некий подъём – запущенный в общую магистраль насос работал устойчиво, и больше (Тьфу-тьфу!) не перегревался. Значит, они с роботом старались не зря. Всё верно: Элизабет любила, чтоб работа была сделана так, как положено. Добросовестно и качественно. Она знала, конечно, что эта её педантичность и последовательность, доходящие, по словам коллег, до маниакальной стадии, кое-кого раздражает. Да и плодами её трудов всё равно обычно пользуется Наталья Орейро, её непосредственная начальница, любящая присвоить себе чужие заслуги. Да и плевать.

Пока Элизабет платят, сколько положено – пусть себе присваивает. Она работала бы так, как привыкла, даже если бы пришлось работать так всю оставшуюся жизнь.

А на это уж очень похоже…

Зато все те продукты, что имеются в гигантском холодильнике, позволяют сложному комплексу под названием Андропризон просуществовать автономно ещё…

Веков десять!

Ну, разумеется, если только сюда не начнут возить туристок…

«Станок у меня сделан продумано.

Так, чтоб на нём можно было производить все те «операции», которые я смог изобрести в дополнение к тем, что разработал уважаемый маркиз, или создатель руководства под названием «Молот ведьм». Или разработали специалисты из гестапо. И кое-какие из тех, которые я смог бы придумать в будущем. Хе-хе.

Так что приставил я пока вспомогательный столик, взгромоздил лёгонькое безвольное тельце на получившийся длинный помост. В начале – ноги.

Ноги к основной столешнице я фиксирую мягкой медной проволкой-двойкой: каждую через свои два отверстия. Охват у промежности сильно напоминает при этом то, как проходят нижние резинки трусиков – по месту сгиба бёдер относительно туловища. При этом попочка моей подопечной обычно оказывается на самой кромке станка – вот для того, чтоб ноги не свешивались, мешая мне закрепить бёдра как следует, я и подставляю вспомогательный столик. Ну а потом, когда тело зафиксировано, просто убираю его на место.

На этот раз я уж постарался – затянул проволоку плоскогубцами так, чтоб зафиксировать надёжно. Ноги дамы после этого за лодыжки привязал к двум верёвкам, что свешивались с потолка. Порядок. Пусть так пока и висят – поднятые вертикально.

Теперь – талия. Её зафиксировал широким плоским ремнём, но затянул его не так сильно: чтоб кровь всё-таки поступала. Плечи и руки я привязывал к станку тоже через отверстия в столешнице, но уже бельевыми верёвками – прошло это легко, ведь я не собирался вправлять её вывернутые суставы обратно: так они гораздо податливей. Только локти и кисти я фиксирую проволокой. А вот пальцы – тоже верёвкой. Но – синтетической, не тянущейся. И тут уж приходится стараться на совесть, притягивая к столешнице каждый сустав – чтоб нельзя было сдвинуть сами пальцы и на миллиметр. Сам станок в плане чем-то напоминает укороченный крест. И эта аналогия уместна. Ведь моим жертвам на нём тоже предстоит пройти все муки ада. Только при жизни.

На последнем этапе я перезавязал её пук волос – не на макушке, как до этого, а на затылке. Пропустил верёвку через её отверстие, и тоже привязал на совесть – теперь пара обитых поролоном зажимов, поднимающихся до ушей, и верёвка не позволят ей вертеть головой, или приподнимать её. Последняя проволока прошла под мышками, через грудь.

Ну, пока ждал, чтоб пришла в сознание – снова подкрепился чайком. Посидел, посмотрел. Поглядел и на свои руки – нет, пальцы только подрагивают. Но это – не от волнения, как я отлично понимал, а от уже еле сдерживаемого возбуждения и предвкушения. Потому что заниматься сексом с бесчувственной расслабленной куклой – бессмысленно.

Если девушке от секса не больно, у меня пропадает вся «острота ощущений».

Но вот она снова тихо застонала. Замычала. Заёрзала.

Ага – два раза. У меня не забалуешь. И уж тем более – не отвяжешься.

Прохожу к ней, рассматриваю. Вижу – вначале ничего не понимает, моргает недоумённо – словно всё ещё в грёзах забытья, но вдруг – узнала!

Лицо стало – как у фанатички! Или мученицы времён, вот именно – первых христиан. Желваки заходили, брови нахмурились. И, хоть и слов теперь почти не понимаю – говорит очень тихо, хрипло, и с трудом! – меня снова начала честить во все корки: и садист я извращённый, и тварь подлая. И трус поганый, что не связываюсь с мужчинами – уж они бы мне показали!..

Дура ты во второй раз. У мужчин нет того, что есть у тебя. Того, что я сейчас буду использовать. Куночки твоей опухшей, и от этого очень даже сжавшейся: чтоб обеспечить мне «плотный контакт»! Вот ею сейчас и займусь. Ноги вот только твои приведу в надлежащее положение. Да Дюрекс особо тонкий надену…

Ноги развёл в стороны, расположив горизонтально, с помощью верёвок: вытащил из потолочных блоков, да перезакрепил концы на боковых. Завёл на блоки, стоящие подальше от того края, где оказалась её промежность – почти за голову. Балерина же. Ха-ха. Противовесы-грузы поставил пока по пятьдесят кило на каждую верёвку.