ДОБРЫНЯ. Присаживайся, путник. Поведай мне о бедах своих. Водицы с дороги испей, караваю нашего откушай.

ВЕРОЛОМ. Спасибо, люди добрые. Только сыт я. А угощеньем вашим не побрезгую, в котомочку сложу, коли позволите.

МАТУШКА. Бери, батюшка, угостись на здоровье… Как же ты, горемычный, без дома оказался?

ВЕРОЛОМ. Проклятый Змей Горыныч огнём спалил. Повадился, гад, людей наших таскать, а жители и воспротивились тому, и на защиту встали, а он… всю деревню нашу спалил, я один великим чудом в живых остался.

ДОБРЫНЯ. Вот ведь беда какая! А что же, Змея того – так никто и не обуздал? К ответу не призвал?

ВЕРОЛОМ. Что ты! Боятся его все от мала до велика. Уж больно силён он да коварен. Никто супротив него выйти не желает. Огнём он из одной головы сечёт, искрами из другой сыплет, дым черный из третьей столбом валит… Страшное зрелище.

ДОБРЫНЯ. Тоже мне, зрелище. У нас на масленицу тоже костры разводят. И искры летят и дым валит. Мы к тому привычные.

ВЕРОЛОМ. К тому же грозился он весь люд русский во полон забрать. Пыткам предать.

ДОБРЫНЯ. А вот это он зря! Не дело это, бесчинства такие безнаказанными оставлять. Надо бы потолковать с ним…

МАТУШКА. Уж не собрался ли ты Змея того идти вразумлять, сынок?

ДОБРЫНЯ. Не ждать же, матушка, когда он сам прилетит? Эдак, сколько еще народу сгинуть может.

ВЕРОЛОМ. Я с тобой пойду, Добрынюшка. Хошь – оруженосцем твоим буду, хошь слугой верным.

МАТУШКА. Не по душе мне, Добрынюшка, речи твои.

Конец ознакомительного фрагмента.