— Девочка моя… Родная… — хрипло прошептал он, и его губы растянулись в пародии на улыбку.

Я аж вздрогнула от представшего моему взору зрелища. Глубокие морщины сильнее прежнего избороздили лицо… Половина зубов отсутствует… И взгляд… Жуткий. Эти запавшие глазницы… Будто мумия на тебя смотрит. А прежде у него такая красивая улыбка была, какая-то мальчишеская, и глаза светились… Ну да ладно — восстановится ещё. Главное, в себя пришёл.

Анжела тут же засуетилась, подскочила к нам. Схватила его за руку. Причитает.

Роман взглянул на неё и как-то устало закрыл глаза.

Глажу его по волосам. Щеке. Он улыбается. И эта улыбка для меня сейчас дороже всего на свете. Слишком он под кожу залезть успел. Наволновалась пока гадала куда он пропал. И пусть он сейчас слаб. Главное жив, пришёл в себя. С остальным справимся.

В этот день он практически не двигался, то бодрствовал, то засыпал, но сознание больше не терял.

— Останься… — попросил он ближе к вечеру, и я тут же поймала полный мольбы взгляд его сестры.

— Останусь… — пообещала я.

Первые три дня прошли почти без изменений, я даже растерялась — почему мои усилия проходят мимо? А потом, внезапно начались улучшения. Рома уже сам садился, ел. Даже пытался пусть и с посторонней помощью добрести до душа и туалета. И главное он начал шутить.

— Теперь точно придет в норму, — произнесла медсестра, услышав его очередной каламбур.

Мы с Анжелой вопросительно уставились на неё.

— Я пятнадцать лет в реанимации, — начала издалека пояснять она. — Примета есть верная — если пациент шутит — значит выживет.

И она оказалась права. Вскоре его перевели в другую палату. Здесь имелось всё необходимое для комфортного времяпровождения — условия не хуже чем в отеле. Анжела теперь смогла вернуться домой и выйдя на работу навещала брата лишь по вечерам и звонила днём. Меня же он не отпускал, ссылаясь на то, что рядом чувствует себя лучше. Что и не мудрено, ведь я подпитывала его своей энергией.

— Вот выйду отсюда, кое с чем разберусь и мы поженимся… — заявил однажды он.

Тогда я только глаза к небу возвела, мол, ты не исправим. Спорить не хотелось. В целом я и сама не понимала чего хочу. От этих отношений. От жизни в целом. Как-то устала за последние месяцы от волнений. Начало казаться, что одной быть проще. Не надо ни под кого подстраиваться. Ни о ком волноваться.

Ведь даже сейчас — в больнице — он постоянно норовил прикасаться. Буквально требовал чтобы я сидела рядом, или вообще ложилась на его постель. Близости не было в плане секса, но тактильный контакт почти постоянный меня уже раздражал. Как и его привычка вечно держать включенным телевизор. При моей любви к тишине это вызвало немалый дискомфорт. Пока я терпела. Не желая расстраивать едва идущего на поправку. Но потом… Потом мечтала о глотке свободы.

Вот только всё равно постоянно волновалась. О том как там мама пока я тут. А стоило уехать ненадолго из больницы и переживания переключались на Романа. И самое страшное — сразу начинала скучать по нему. Тянуло оказаться рядом. Начинало не хватать тех самых жутко раздражающих прикосновений.

Лишь бы не влюбиться вопреки всему… Мало мне истории с двулапым? Одно дело завести любовника исключительно здоровья ради, а чувства… Чувства это уже лишнее. Хватит. Плавали. Знаем.

Так почему же я здесь? Что меня держит? Необъяснимое чувство долга?

Увы, ответа на этот вопрос у меня не было. Мысль о том чтобы связать жизнь с Романом пугала. Слишком во многом придется подстраиваться. Слишком мы разные. И в тоже время стоило подумать что мы больше не увидимся, и… Это ввергало в уныние.

Спустя неделю мы уже прогуливались по территории больницы. Роман был ещё слаб — приходилось присаживаться для передышки на каждую вторую лавочку, коих тут хватало, но главное — прогресс явно прослеживался. Хотя внешне он по-прежнему был крайне истощен. Одежда идеально сидевшая по фигуре до происшествия, сейчас болталась как парус. Но несмотря на это ещё через неделю он потребовал у врачей чтобы отпустили его домой. И добился своего. Я едва не забыла в этом переполохе забрать амулет. И вздохнула с некоторым облегчением. Всё же Ромино выздоровление вытянуло из меня немало энергии и кажется даже жизненных сил.

— Спасибо, родная, за то что ты есть… — взяв меня за руки и заглядывая в глаза, произнёс он в день выписки. — У меня к тебе просьба… Ты не могла бы отвезти меня?

Я опешила. За эти пару недель я ничего не рассказывала ему об аварии. Как и о своих финансовых затруднениях. Первое явно не то о чём стоит напоминать, ведь он в больнице оказался именно после аварии. А второе… Как-то неудобно. Мне всегда сложно признавать свою слабость. Кажется будто просишь милостыню. Проще промолчать и самостоятельно справиться со всеми проблемами. Да и вообще, ему сейчас нужен позитив, а не вот это всё…