У Жаклин с кинематографом тоже не сложилось. Она пламенно и беззаветно полюбила его, а он, одарив мимолетной привязанностью, быстро забыл об актрисе Рахманиной…

Воспоминания Жаклин прервал телефонный звонок, чему она даже обрадовалась.

— Успокоилась? — вновь раздался голос Марго.

— А я и не волновалась!

— Тогда я тебе еще раз скажу: брось, подруга, ты эту писанину.

— Что попусту слова терять!

— Петра хоть оставь в покое!

— Еще чего! И не подумаю!

— Ой, господи! Ну что ты там еще хочешь о нем написать?

— Осталось всего несколько штрихов, и портрет будет закончен.

— Каких еще штрихов?

— О Степе Райкове!

— Ты убьешь старика!

— Правда не убивает, а лечит.

— Когда это было?! Забудь!

— Забыть?! Ты помнишь, какие глаза были у Степки? Поле васильковое, а стали пустыней выжженной! Ты же не видела!.. А я… даже если захочу, никогда не забуду.

Степан Райков был акробатом от Бога. Что он творил! «Это не человек, — утверждал «Пари-Матч», — это чудо природы». Довольно банальное определение, но совершенно точное.

Бахарев пригласил Степана в мюзик-холл. Он был младшим братом его большого друга, Валентина Райкова. Степану было двадцать два, Валентину — уже за сорок, поэтому последний относился к нему почти как отец.

Петр Арсентьевич довольно мурлыкал, видя, какое созвездие артистов он собрал в своем мюзик-холле.

Выступления Райкова всегда шли на бис. Журналисты и фоторепортеры буквально преследовали его. Им хотелось разгадать тайну чудо-человека.

Однажды в Париже Степан постучал в номер к Гаррику, чрезвычайно удивившемуся необычной бледности друга. Степан вошел в номер и сказал нервно, что ему нужно посоветоваться.

— Понимаешь, мне нужен совет! — с выражением муки на лице прошептал он.

— Что случилось?

Степан оглянулся по сторонам и тихо произнес:

— Мне предлагают ангажемент в Париже!

Гаррик, не сразу вникнув в суть дела, совершенно искренне воскликнул:

— Так это же здорово!

— Здорово! — кивнул головой Степан. — Только для того, чтобы его подписать, я должен попросить политического убежища!

— То есть?! — теперь уже побледнел и Гаррик.

— То есть я должен навсегда остаться за границей! Разве наши власти разрешат мне пожить и поработать в Париже, а потом вернуться?

— Тогда, конечно, не соглашайся! — благоразумно посоветовал Гаррик.

— Но это такой простор!.. Я бы гастролировал по всему свету!..

— Ты и так гастролируешь!

— Да, как собака на длинном поводке и на пайке, определенном тебе заботливыми товарищами сверху.

Гаррик побледнел еще сильнее Степана и сказал:

— Тогда не знаю!..

— Вот и я не знаю! Как же навсегда оставить своих?.. Но и возвращаться туда, жить по указке, тоже не хочу!.. Я ведь молод, я многое могу!

— Может, с отцом посоветуемся? — осторожно предложил Гаррик.

Степан, безоговорочно доверяющий Петру Арсентьевичу, согласился.

Отправились в номер к Бахареву-старшему. У него застали Жаклин и еще троих артистов. Увидев по лицу сына, что что-то случилось, Петр Арсентьевич быстро завершил разговор. Артисты ушли, а Жаклин осталась. Гаррик взглянул на Степана.

— Да ладно! — сказал тот. — Она же твоя невеста!

Петр Арсентьевич очень внимательно выслушал Степана. Жаклин вся порозовела, представив на мгновение, что было бы, если бы такой контракт предложили ей.

«Я бы ни минуты не думала!» — хотелось ей крикнуть Степану, но, взглянув на сосредоточенное лицо Петра Арсентьевича, прикусила язык.

Петр Арсентьевич молчал несколько минут, показавшихся Степану вечностью.

— Заманчиво! — наконец произнес он. — Как артиста я тебя отлично понимаю, но как гражданина!..

— Петр Арсентьевич, про гражданина не надо! Это слово подразумевает собою что-то свободное и гордое! А мы?!.. Мы граждане поневоле, граждане-крепостные!..

— Хорошо! Оставим высокие понятия. Поговорим попросту. А как же мать, брат?.. Ведь ты их никогда больше не увидишь!

— Вот это меня и мучает!.. Но мне кажется, что Валентин посоветовал бы мне остаться!..

— Сложно сказать!.. Но, знаешь, Степа, раз тебя это мучает, то ты уже не сможешь решиться. Изведешь себя размышлениями, доводами «за» и «против», а все равно не останешься. Раз есть зерно сомнения, шага вперед уже не сделаешь, а если и попытаешься, то выйдет несуразно, потом сам будешь себя последними словами обзывать!..

Степан сидел, низко опустив голову.

Петр Арсентьевич, видя его переживания, положил ему руку на плечо и сказал: