Может быть, он так и сделал. Не знаю уж — как, да мне и плевать. Единственное, что я знаю, так это то, что мне это все не нравится. Очень не нравится.

Джорджу Бионди тоже кое-что не понравилось. И он сомневался, что и Эдди Дин придет от этого в восторг.

Джордж был уверен, что в тому времени, когда Чими вошел в бухгалтерию и погасил свет, Генри уже умер. Умер тихо: никакого скандала, никаких беспокойств. Просто отлетел, как семена одуванчика, уносимые ветерком. Джордж думал, что это случилось как раз в тот момент, когда Клаудио пошел на кухню мыть руки.

— Генри? — шепнул Джордж ему в ухо. Он приложил губы так близко, как будто хотел поцеловать его в ушко, как девушку, как это бывает в фильмах, и ощущение было омерзительным, к тому же, когда ты уверен, что парень мертв. Как наркофобия, или как там ее, мать ее, называют. Но он должен был знать, а стена между этой комнатой и офисом Балазара — очень тонкая.

— Что там случилось, Джордж? — спросил Трикс Постино.

— Заткнитесь, — голос Чими был низким, как гул двигателя, работающего на холостых оборотах.

Они заткнулись.

Джордж сунул руку Генри под рубашку. Да, дела шли все хуже и хуже. Образ свидания с девушкой из кинофильма никак его не оставлял. Вот он, щупает ее грудь, только это не она, а он, и это уже не наркофобия, а гребаная гомико-наркофобия, и тощая грудь наркомана Генри не поднимается и не опускается, и внутри не слышится тук-тук. Для Генри Дина уже все закончилось, игра его завершилась на седьмой инъекции. Все в нем умолкло, тикали только часы на руке.

Он двинулся в сторону тяжкого запаха Старого Света, оливкового масла и чеснока, что окружал Чими Дретто.

— У нас, кажется, будут проблемы, — прошептал Джордж.

Джек вышел из туалета.

— Ничего там нет, — взгляд его вялых глаз вперился в Эдди. — И если ты думал смыться через окно, можешь об этом забыть. Там крепкая стальная решетка.

— Я и не думал смываться, — спокойно ответил Эдди. — И товар там, ты просто не знаешь, куда смотреть.

— Прошу прощения, мистер Балазар, — сказал Андолини, — но с меня уже хватит этого барана.

Балазар глядел на Эдди, как будто и не расслышав слов Андолини. Он думал. Он размышлял.

Размышлял о том, как фокусники достают из шляп кроликов.

Зовешь кого-нибудь из зрителей, чтобы он убедился, что в шляпе ничего нет. А что еще? Что бывает всегда? Что больше никто не заглядывает в эту шляпу, кроме самого фокусника. А что сказал этот малыш? Сейчас я зайду в вашу уборную. Зайду один.

Обычно, Балазар не хотел знать, в чем заключается фокус. Знание портит удовольствие.

Обычно.

Но на этот раз ему не терпелось узнать.

— Хорошо, — сказал он Эдди. — Если он там, то пойди и возьми его. Прямо вот так, как есть. С голой задницей.

— Хорошо, — Эдди направился к двери в уборную.

— Но не один, — добавил Балазар. Эдди резко остановился. Все тело его напряглось, как будто в него попали невидимым гарпуном, и Балазару это понравилось. Впервые что-то пошло вразрез с планами малыша. — С тобой пойдет Джек.

— Нет, — быстро сказал Эдди. — Так мы не…

— Эдди, — мягко перебил его Балазар, — никогда не говори мне «нет». Никогда так не делай.

Все в порядке, сказал стрелок. Пусть идет.

Но… но…

Эдди едва не сорвался, едва удержал себя в руках. И не только из-за крученого мяча, который послал ему Балазар, а из-за своего беспокойства за Генри и — эта потребность росла, затмевая все остальное — желания уколоться.

Пусть идет. Все будет в порядке. Послушай:

Эдди прислушался.

Балазар наблюдал за ним: худым, обнаженным молодым человеком, грудь которого только-только еще начала приобретать характерную для наркомана впалость. Тот чуть склонил голову в сторону, и, глядя на него, Балазар почувствовал, как его самоуверенность испаряется потихоньку. Малыш как будто прислушивался к какому-то голосу, который был слышен только ему одному.

То же самое подумал и Андолини, но другими словами: Это что еще? Он похож на собаку с обложек старых пластинок RCA Victor!

Кол хотел что-то сказать ему о глазах Эдди. Теперь Андолини жалел, что тогда не стал слушать.

Сожаление в одной руке, а в другой — дерьмо, сказал он себе.

Если Эдди и прислушивался к внутренним голосам, то либо они умолкли, либо он перестал обращать на них внимание.

— О'кей, — сказал он. — Пойдем, Джек. Я тебе покажу восьмое чудо света. — Он одарил их всех лучезарной улыбкой, которая не понравилась ни Джеку Андолини, ни Энрико Балазару.