— Три дня в неделю?! — воскликнула госпожа де Салиньяк. — Но у нас на севере...

— Тише, сударыня, — перебил её брат Жан.

— Мы ничего не имеем против. Зато ко всем относятся одинаково, и каждый знает своё место. До того как приехал монсеньор, некоторые из нас работали по семь дней в неделю, а некоторые не работали вообще, это зависело от прихоти хозяина. Всё было неясно. Теперь же даже богатые землевладельцы должны подчиняться законам, а если они не подчиняются... словом, ничего подобного до приезда монсеньора дофина не было. Возможно, вообще во всём мире ещё не было такого, как он.

— А что же происходит, если они не подчиняются законам?

— В этом случае, мадемуазель, Господь свидетель, к воротам замка приезжает сержант монсеньора, ворота открываются, землевладельца арестовывают, судят и — ему приходится платить штраф, как простому крестьянину! — Невозможно передать тот восторг, с которым проводник произнёс эти слова.

Да, Людовик произвёл революцию в маленьком мире своих владений, и теперь брат Жан начинал понимать, как ему это удалось: по-своему он в конце концов не забыл обездоленных людей. Он заставил их работать, но он дал возможность чувствовать себя уверенней.

Они въехали во внутренний двор монастыря, через никем не охраняемые ворота. Центральное здание окружал палисадник.

Проводник продолжал:

— Как я уже сказал, мы ничего не имеем против податей, но есть кое-что, чего мы не понимаем. Если приходится ремонтировать участок дороги на отвесном склоне, мы должны ещё ста вить на краю парапет. Можно подумать, монсеньор боится, как бы кто не упал вниз. Конечно, они очень красиво и аккуратно смотрятся, эти парапеты, как садовые ограды, но...

Он запнулся. Разумеется, работа, о которой он рассказывал, была не из лёгких, но он не жаловался. У всех сеньоров есть свои странности, чаще всего куда менее безобидные, чем у Людовика. И уж если он не имел права на них, то кто же имел?

— Он всегда был очень аккуратным и любил порядок, — сказал брат Жан с печальной улыбкой. Людовик есть Людовик, и его страхи по-прежнему при нём. Какие бы припадки не мучили его, он скрывал свой позор ото всех, перенося страдания в полном одиночестве. Брат Жан полагал, что мир никогда о них не узнает.

Лошади, почуяв запах овса в стойлах и поняв, что утомительный дневной переход близится к концу, своим ржанием разбудили привратника около ворот. Сонный, он вышел к путникам и приветствовал их обычными в таких случаях словами, почтительными и гордыми одновременно, с какими Шартрезский монастырь, колыбель картезианцев, веками оказывал гостеприимство и давал убежище любому путнику, независимо от его происхождения — только бы он пришёл с миром.

Приняв дорожный плащ госпожи де Салиньяк за сутану епископа, привратник обратился прежде всего к ней, называя её «ваше преосвященство» и полагая, что второе духовное лицо — его сопровождающий. Маргарита де Салиньяк рассмеялась:

— Как только меня не называли, но «вашим преосвященством» ещё никогда.

Она откинула капюшон, и в свете фонаря привратник увидел, как её светлые волосы, растрепавшиеся в пути, золотым каскадом рассыпались по её плечам. Эффект получился неожиданным: в её обличье появилось нечто распутное.

— Прошу прощения, сударыня, — сконфуженно улыбаясь, пробормотал привратник. Хоть братья и были официально прикреплены к монастырю и смиренно трудились в монастырских угодьях, не брезгуя никакой работой, но монахами они не были.

У привратника были дети и жена-крестьянка, и поэтому он мог оценить Маргариту де Салиньяк.

— Госпожа де Салиньяк замёрзла и утомлена сегодняшним длинным путешествием, — сказал брат Жан. — Нельзя ли разжечь огонь в женском флигеле? — Для путешественниц в монастырях обычно отводили отдельное строение, неподалёку от ворот и как можно дальше от келий принявших обет братьев. Но, как правило, женские помещения плохо отапливались.

Привратник с вежливым поклоном ответил, что для него большая честь лично позаботиться о том, чтобы устроить мадемуазель в тепле и со всеми удобствами. Он отлично знает, как опасны для хрупкого женского здоровья длительные путешествия в такую холодную ночь. Для него эти хлопоты будут удовольствием и честью.

— Смотри только не переусердствуй ради здоровья госпожи и не сожги дом, — улыбнулся брат Жан.

Прежде чем оставить госпожу де Салиньяк одну, привратник постелил постель, положив два пуховых одеяла и соблазнительно взбив подушки, показал, как открывать и закрывать решетчатые ставни, предназначенные для того, чтобы защищать маленькую спальню от сквозняка, как запирать дверь, добавив, впрочем, что, хоть флигель стоит на отшибе, ей нечего бояться, так как он всю ночь будет на страже у ворот и с радостью окажет ей любую услугу. Кроме того, он принёс ей бокал знаменитого монастырского зеленоватого ликёра «Шартрез», обычный знак местного гостеприимства, и уверил её, что ликёр будет согревать её всю ночь, даже если вдруг погаснет огонь, что маловероятно, так как корявые тяжёлые брёвна дофинесской сосны горят, как дубовые.