Стараясь на сутулиться под тяжелыми взглядами прищуренных глаз, смотрящих на нее из всех окон, Фрэнсин шла по узкому, повитому туманом переулку, выходящему на главную улицу.

Она поглядела на свои старомодные часы и вдруг остановилась как вкопанная, прежде чем перейти дорогу, отчего мужчина, шедший сзади, врезался в нее и чертыхнулся.

– Черт побери, Фрэнсин, ты все еще занимаешься этой ерундой? – спросил он без злости, но все-таки посмотрел на улицу с беспокойством.

– Я была бы тебе признательна, если б ты не чертыхался, Гауэйн Фарадей! – огрызнулась Фрэнсин, глядя, как мимо, как нельзя вовремя, проезжает призрачная карета, взбивая туман, как ее колеса крутятся ниже поверхности мостовой, как она сбивает такую же призрачную девочку, которая попыталась перебежать перед ней дорогу.

– Сдается мне, что ты видишь призрак той девчушки Креллин. – Гауэйн, щурясь, смотрел туда, куда был устремлен взгляд Фрэнсин. Хотя камбрийцы были суеверны и давно привыкли к способности Фрэнсин видеть то, чего не видят они сами, в большинстве своем они относились к этому с толикой прагматического скептицизма.

Отлично осознавая, что у нее за спиной над ней смеются, Фрэнсин коротко кивнула и, так же коротко бросив: «Всего хорошего», – начала переходить дорогу.

– Знаешь, все это происходит только в твоей голове! – крикнул ей вслед Гауэйн.

С раздраженно раздувающимися ноздрями она зашагала по главной улице Хоксхеда, затем улыбнулась, подумав, что чайные листья, как и всегда, не солгали – она действительно обменялась резкими словами с человеком, чье имя начиналось с «G» [5] .

Фрэнсин пришлось собраться с духом, чтобы войти в мясной магазин Постлтуэйта и заказать фунт бекона. Она встала в глубине магазина и стала ждать, когда ее бекон взвесят и завернут, краем глаза наблюдая за Гаем Постлтуэйтом. Ее отвращение к нему, ко всем жителям Хоксхеда, было окрашено страхом, оставшимся в ней еще со времен ее детства. Хотя Гай был старше ее всего на два года, он был сутул, толст и неповоротлив, с совершенно лысой головой и большим брюхом, говорящим о страсти к поеданию того, что он продавал в своей лавке.

Теперь Постлтуэйт, разумеется, был уважаемым человеком – местным мясником, как до него его отец; в витрине его магазина на видном месте был вывешен королевский патент на право именоваться поставщиком двора Ее Величества. И действительно, мясо из его магазина поставлялось королеве уже не одно десятилетие, и он был очень этим горд.

Но Фрэнсин слишком хорошо помнила его обзывалки. Учась в начальной школе, она была «дочерью ведьмы», затем в средней школе стала «сестрой шлюхи», – все это оскорблявшее ее презрение обрушивалось на нее из-за ее родных. Не может не отрезвлять сознание, что мало кто знает о ней хоть что-то помимо того, что она живет в разваливающемся елизаветинском доме и держится особняком. И это люди, которые знают ее всю жизнь…

А хуже всего то, что даже теперь Гай Постлтуэйт называет ее…

– Фрэнки! Вот твой заказ, – и он протянул ее бекон, завернутый в вощеную бумагу.

К своему стыду, Фрэнсин поспешила вперед, выхватила сверток из его протянутой руки и, горбясь, торопливо вышла из магазина, как будто ей до сих пор было двенадцать, а ему четырнадцать лет.

После визита в магазин Постлтуэйта ей всегда приходилось делать мысленное усилие, напоминая себе, что она уже не ребенок, а взрослая женщина. Фрэнсин скользнула в безлюдный переулок и невидящим взглядом уставилась на фронтон дома, стараясь выровнять свое судорожное дыхание и привести в порядок свои мысли. Но незажившие раны, нанесенные ей в детстве, были глубоки, и произносимые шепотом колкости в ее адрес по-прежнему уязвляли ее.

Прошло не менее получаса, и только тогда Фрэнсин почувствовала, что готова идти на почту. Она нетерпеливо стояла в очереди, отчаянно желая пойти домой. Дома безопасно. Дома она защищена и от старых, и от новых обид.

Фрэнсин постаралась сделать так, чтобы между ней и теми, кто стоял перед ней и за ней, оставались широкие промежутки. Ей было бы невыносимо, если б кто-то из чужих коснулся ее, пусть даже случайно.

– Вот я и говорю ей, что наша Молли ни за что бы не сделала такое. И знаешь, что мне сказала эта самая Хилари? Я была так поражена…

– А что она сказала?

Фрэнсин сердито уставилась на Марджори Уиткоум, которая в своем желании услышать, что же сказала Хилари, так перегнулась через стойку, что, кажется, была готова вот-вот опрокинуться на пол.

Женщина, которую она обслуживала, шепнула что-то ей на ухо, и Марджори вытаращила глаза, после чего выпрямилась и объявила:

– Не может быть!

– А вот и может. Ты же знаешь, на что она способна. Не девка, а огонь. Неудивительно, что…

Фрэнсин громко кашлянула, не в силах и дальше терпеть ожидание.

Обе женщины повернулись и посмотрели на очередь, затем Марджори недовольно сжала губы.

– Это Фрэнсин Туэйт, – сказала она так громко, чтобы ее могли услышать все, кто находился в здании почты. – Лучше мне разобраться с ней быстро, чтобы она опять не увидела здесь привидение и не распугала всех моих клиентов.

– Попридержи свой змеиный язык, Марджори Уиткоум, – раздался надтреснутый голос, говорящий откуда-то сзади.

– О, здравствуйте, мисс Си, – поздоровалась Марджори, виновато улыбаясь, как нашкодившая школьница.