Полностью сторожевая реакция наших собак выражается в следующем: в нападательном движении с сильным лаем в сторону каждого постороннего, входящего вкспериментальную комнату, и в усилении этого нападения и лая при приближении посетителя к экспериментатору и в особенности при прикосновении к нему. Исключения из этого правила не делалось ни для кого: ни для служителей, которые ежедневно водили собак из собачника и обратно в собачник, ни для прежнего экспериментатора, который перед этим за немного месяцев работал с одной из собак около двух лет. Это - с одной стороны. С другой в положительном отношении к своему настоящему экспериментатору, в допущении этому экспериментатору делать над животным что угодно, пристраивать на теле животного и даже во рту разные приборы, в случае надобности с успехом прикрикивать на животное и даже ударять его.

Прежде всего предстояло выяснить тот состав внешних условий или раздражений, которые вызывали и развивали сторожевую реакцию. Задача не представила больших трудностей. Главные возбудители сторожевой реакции почти сами бросались в глаза.

Первое - это ограниченное, а еще лучше уединенное пространство, где находится собака со своим экспериментаторомхозяином. Как только собака выходит из этого пространства, она делается совершенно другой и по отношению к посторонним и по отношению к хозяину. От нападательной реакции не остается и следа. Наоборот, животное теперь довольно часто дружески лезет к посторонним на грудь. И вместе с тем - к хозяину полное равнодушие и даже невнимание. Теперь не только можно безнаказанно приближаться к хозяину, но и делать вид, что наносишь ему удары. Второе условие это ограничение свободы движения, привязь всякого рода. Пока животное свободно на полу, хотя бы в экспериментальной комнате, оно может терпеть постороннего. Но как только тот же служитель или хозяин поставил собаку в станок, накинул на нее те или другие путы, она сейчас же начинает яростно нападать на всех, кроме хозяина. Наконец третье условие - это властные, смелые и разнообразные, как положительного, так и отрицательного характера, действия, движения хозяина по отношению к собаке в указанной обстановке. Одна из собак в течение двух лет служила объектом для экспериментатора, отличающегося вообще сдержанностью и специально сдержанностью в движениях, и у этой собаки, хотя сторожевая реакция была налицо, она не достигла и к концу двух лет высшей степени напряжения. Служитель мог вводить собаку в экспериментальную комнату и даже ставить в станок. Посторонним можно было оставаться комнате, но, конечно, находясь поодаль от собаки и избегая сколько-нибудь резких и больших движений. Но когда эта собака перешла для опытов с условными рефлексами к одному из нас (Петровой), в отношении третьего, сейчас анализируемого, условия сторожевой реакции произошло значительное изменение, частью случайное, в зависимости от разницы в темпераментах прежнего и нового хозяина, частью вследствие нарочитого решения усилить этот элемент. Это явно повело к значительному подъему сторожевой реакции вообще. Дело кончилось тем, что собаку пришлось передавать хозяину-экспериментатору вне экспериментальной комнаты. Появление всякого постороннего даже в двери вызывало страшную ярость животного.

В заключение надо специально подчеркнуть, что подкармливание собаки, применявшееся иногда при опытах с условными рефлексами, не играло ни малейшей роли в развитии сторожевой реакции, так как эта реакция оставалась совершенно одинаковой, употребляли ли у собак в качестве безусловного раздражителя подкармливание или вливание кислоты.

Итак, три условия участвуют в образовании и развитии сторожевой реакции. Когда реакция еще слаба, требуется наличность всех трех условий, для того чтобы реакция проявилась. Если хозяин уходил из экспериментальных комнат, нападательной реакции на посторонних не было, хотя собака была привязана в станке. Если собака спускалась на пол, то и в присутствии хозяина реакции опять не было, и т. д. Но по мере того как сторожевая реакция от повторного действия всех трех условий крепнет, для нее становится достаточным двух условий. Однако и при самом большом напряжении сторожевой реакции одного вида и голоса хозяина всегда недостаточно для ее обнаружения. В другой комнате, вне станка, хозяин нашими собаками совершенно не оберегается.

Таким образом описываемая реакция наших собак есть постоянный и точный результат хотя достаточно сложной, но все же совершенно определенной суммы внешних раздражений.

Обыкновенно эту реакцию называют сторожевым инстинктом. Мы предпочитаем слово «рефлекс». С физиологической точки зрения никакого существенного различия между тем, что называют инстинктом, и рефлексом найти нельзя. Сложность актов не может служить таким различием. Многие рефлексы также в высшей степени сложны, например рвотный или многие локомоторные рефлексы, как это особенности выясняется в работах последнего времени. Цепной характер процессов, т. е. состав сложного эффекта из простых, причем конец предшествующего становится возбудителем последующего, также свойствен многим рефлексам, как и инстинктам, чему примеры мы имеем как в сосудодвигательной, так и в той же локомоторной иннервации. Что инстинкт находится в зависимости от известного состояния организма, особых в нем условий, - это тоже не составляет ничего характерного для него сравнительно с рефлексом. Ведь и рефлексы не абсолютно непременны при их воспроизведении и тоже находятся зависимости от многих условий, например от других одновременных рефлексов. Если взять во внимание, что данный рефлекс на внешнее раздражение не только ограничивается и регулируется другим внешним одновременным рефлекторным актом, но и массою внутренних рефлексов, а также действием всевозможных внутренних раздражителей: химических, термических и т. д., как на разные отделы центральной нервной системы, так и непосредственно на самые рабочие тканевые элементы, то таким представлением была бы захвачена вся реальная сложность рефлекторных, ответных явлений и для выделения особой группы инстинктивных явлений не оставалось бы никакого особого содержания.

Итак, у описанных собак мы имеем дело сторожевым рефлексом. Какой это рефлекс - врожденный (безусловный) или приобретенный (условный) - сказать категорически нельзя, раз перед нами не прошла их жизнь со дня рождения. Но сила и резкость рефлекса, упорно, без малейшего изменения остающегося в лабораторной обстановке многие годы, склоняют к первому предположению, тем более, что одна из собак принадлежит к типичной сторожевой породе. История врожденного сторожевого рефлекса не представила бы особенных трудностей для понимания всех особенностей этого рефлекса. Чтобы собака исполняла свою сторожевую роль, она должна быть в определенном месте. А для этого, раз дело о диком, только что приручаемом животном, оно должно было быть привязанным. Конечно, существенное условие - это была власть одного и сильного человека, который ловил и одолевал животное, привязывал его, кормил и бил, вырабатывая, опираясь на эти безусловные рефлексы, положительную реакцию на себя и отрицательную на всех остальных. окончательный же состав раздражителей, обусловливающих сторожевой рефлекс, вошли как этот существенный третий элемент, так и побочные два первых, так как в действительности они всегда сопровождают третий.

Ввиду большой напряженности и полной стереотипности сторожевого рефлекса у наших собак мы предприняли, для уяснения некоторых возникших вопросов, сопоставление с этим рефлексом пищевого рефлекса.

С этой целью, в то время как один из нас (Петрова) продолжал опыты с условными рефлексами, т. е. вместе с тем практиковал и укреплял сторожевой рефлекс, другой (Павлов) образовывал на себя сложный пищевой рефлекс. Эта выработка продолжалась целых два месяца. В общей комнате собака кормилась этим лицом кусками колбасы, при этом постоянно повторялись слова: «колбаски, Усач» (кличка одной нашей собаки, овчарки). Еда часто давалась из рук, чтобы в состав раздражителей ввести запах лица. Павлов часто становился в ряду других, чтобы собака точнее дифференцировала его форму и вид, а также часто уходил в другие комнаты лаборатории и оттуса голосом разной силы звал животное обыкновенными словами: «колбаски, Усач», чтобы резче подчеркнуть звуковую часть раздражителя. Куски колбасы обыкновенно лежали в стаканчике, находившемся в кармане. При словах «колбаски, Усач» рука опускалась в соответствующий карман, стаканчик вынимался и некоторое время держался перед собакой, а затем из него по кусочкам колбаса или давалась из рук, или бросалась на пол, где ее животное подбирало.

C другой собакой, Кальмом (дворняжка), делалось то же самое, только эта собака перед получкой колбасы должна была садиться на пол и давать лапу на слова «сядь, лапу».

Этот столь продолжительно и настойчиво укрепляемый пищевой рефлекс в конце концов давал Павлову, повидимому, очень большую власть над животными. Когда, как казалось, сложный пищевой рефлекс достиг наивысшей силы, мы применили наши рефлексы одновременно. Павлов, вырабатывавший на себя пищевой рефлекс, вошел в комнату, где животное находилось с Петровой. Получилось совершенно то же, как если бы вошло всякое другое постороннее лицо, т. е. яростное нападение. Мы должны признаться, что этот результат сначала не мало нас изумил, можно сказать, даже поставил втупик. Как могло случиться, что могучий пищевой рефлекс, относящийся к основному интересу организма, оказался побежденным рефлексом, который во всяком случае надо считать второстепенным, рефлексом, искусственно привитым, не относящимся прямо до интересов животного?

Продолжение опытов удовлетворительно разрешило наше недоумение.

Уже с самого начала этих опытов обратила на себя внимание разница между обеими собаками. В то время как Кальм на первое появление в двери Павлова ответил резкой нападательной реакцией, Усач напряженно глядел, но не лаял, и только при небольшом приближении к нему начал нападать и лаять. Можно было догадываться, что у Усача нечто несколько затормозило сторожевой рефлекс. Затем в следующий раз к форме, виду и, может быть, к запаху Павловым были прибавлены слова: «сядь, лапу» - для Кальма и «колбаски, Усач» - для Усача. Действие было очевидное. Кальм перестал лаять, а Усач позволил без лая дальнейшее к нему приближение. Но при еще дальнейшем приближении повторение слов стало недостаточным для обеих собак, и надо было проделать движение в карман за стаканом, чтобы снова и на этом пункте прекратилась нападательная реакция. Точно так же вынимание и показывание пустого стакана позволили еще дальнейший шаг по направлению к животным. Но приближение и прикосновение к Петровой вызвали снова нападательную реакцию. В следующий раз опыт повторился совершенно в той же последовательности. Так как в этот раз стакан был с колбасой, то можно было подойти к Петровой, показывая стакан с колбасой, и, наконец, давая одной рукой собаке колбасу, другой - можно было, без малейшего протеста со стороны собак, делать угрожающие жесты Петровой и даже ее похлопывать. Получилось полное торжество пищевого рефлекса над сторожевым. Результат повторялся много раз с полной точностью. В этих опытах прямо поразителен факт, как рефлексы долгое время уравновешивают друг друга. Два рефлекса представляют собой буквально как бы две чашки весов. Стоит увеличить количество раздражителей для одного рефлекса, т. е. как бы прибавить несколько веса на одну чашку, как она начинает перевешивать, данный рефлекс подавляет другой. И наоборот. Прибавляя раздражителей к этому другому, мы видим, как он берет верх над тем, т. е. теперь ему соответствующая чашка перевешивает.