Наваждение спадает, трясу головой. Эдакий ценный кадр — а его в трубачи! Странно…

— Микола, а ты только одного человека можешь так водить? — загораюсь я.

— До десятка, — я ишо молодой блуд. Дед мой к пятидесяти годам целый обоз под Сумами три дня вокруг ярмарки водил, так и не дал расторговаться.

— И за что это он их?

— Дочку его, матушку мою, хотели обидеть.

Определённо такого ценного кадра надо определить в разведвзвод. А что касается трубы… Найдём того, кто будет из неё рулады выводить. А Микола пусть пользу другим способом приносит.

Ещё один кадр из молодого пополнения привлёк моё внимание — и вновь царапнул грудь амулет и взгляд отметил тёмную ауру.

А так даже странно — высокий мужик, справная амуниция, но… одноглазый.

Сначала замираю — не веря себе. Ерунда какая-то. Не может быть! Интересно, кто это инвалида в строй поставил? Кто взял грех на душу?!

Останавливаюсь перед ним — сразу наваливается тягостное ощущение. Что-то давит на душу, мутит.

— Фамилия?

— Лявон Горощеня, вашбродь!

— Откуда?

— С под Кричева, Могилёвская губерния.

Белорус выходит… А неплохой такой у меня Интернационал намечается.

— А с глазом что?

— З нараджэння такой[1], — вздыхает солдат.

— И одноглазого в армию взяли? — потрясённо произношу я.

— Так у тым сутнасць мая[2].

— И в чём твоя сущность, Горощеня?

— Я — Лихо Одноглазое.

Оп-паньки… Не буди лихо, пока оно тихо. Машинально делаю шаг назад и мысленно осеняю себя крестом.

И что с ним делать? Он же приносит неудачу всем кто рядом с ним.

— А ты на всех подряд так действуешь, Лявон, или выборочно?

— Да сваіх магу сябе утаймаваць, а супраць ворага стрымлівацца не стану[3].

— Что ещё я должен про тебя знать?

Горощеня мнётся.

— У вас, вашбродь, унтер старшой — лешак?

— Старший унтер-офицер Бубнов — леший.

— Гэта дрэнна. У нас з імі заўсёды варожасць.[4]

— И как с вами быть? Мне только демонической вражды в эскадроне не хватает! — в сердцах восклицаю я.

Горощеня беспомощно пожимает плечами.

— Кузьма! — зову ординарца.

Скоробут тут, как тут.

— А скажи-ка, милый друг, что нам с этим чудом делать?

Ординарец-барабашка смотрит на Лихо и вижу, что и ему не по себе. А нам всем вместе воевать — врага бить.

— У тебя мешок есть, братишка? — мой ординарец внимательно смотрит на Горощеню.

— За плячыма, як мае быць па Статуту[5], — отвечает тот.

— Да не сидор твой, а «тот мешок»?

Одноглазое Лихо кивает, хлопает себя по карману, порываясь продемонстрировать. Кузьма машет руками.

— И не вздумай показывать! Держи при себе. — Скоробут чешет в затылке, поворачивается ко мне, — Вашбродь! Есть способ. Нужно в пару к нему Банника. Ну, и все подразделение, где Лихо служит два раза в неделю парить в бане.

— Весь эскадрон?

— Отделение. Остальным хватит раза в неделю.

Так… Банник у нас Ипполитов, родич Бубнова. Унтер.

— Кузьма, давай сюда Ипполитова. Живо.

Пока ждём Ипполитова, спрашиваю Лихо:

— А что за мешок, который не надо доставать?

— Я туды ўсе радасці і дабрыні складаю, у каго адымаю[6].

Нет, барабашка мой прав, только нам депрессии и не хватало, а вот врагу… Ага, вот и Скоробут с Ипполитовым.

— Вот тебе напарник, унтер, — киваю Ипполитову на Горощеню, — небось, знаешь, как его обуздать, чтобы своим беды не было.

— Есть, вашбродь, — не скажу, что Ипполитова обрадовал мой приказ, но на то я и командир, чтобы выполнять мои распоряжения.

— Особо гляди, чтобы с Бубновым свойственником твоим, у Лиха проблем не возникало. И ещё… — Поворачиваюсь к Лявону, — Горощеня, ты грамотен?

— Никак нет, вашбродь.

— Обучишь рядового Горощеню чтению и письму. И счёту. Свободны.

Ипполитов уводит за собой Лихо Одноглазое. В остальном, пополнение, как пополнение, нечисти больше нет.

Переходим к офицерам — будущим взводным. Трое корнетов и поручик.

Будем знакомиться.

— Поручик Цирус Фёдор Фёдорович, — поручик уже вполне зрелый мужчина с густыми усами по моде нынешнего времени.

— Очки не мешают в бою, Фёдор Фёдорович? — серьёзно интересуюсь у поручика.